Услышь за городом неровное дыханье,
Тревожных снов моих, бессонниц, и услышь
Как подоконник зашуршал в очарованье
От солнца, бьющего стекло. Ты посвятишь
Свои минуты беспокойных пробуждений
Случайным мыслям о привычной тишине,
В постельном облаке, средь комнатных растений,
Взглянув на шторы снова вспомнишь обо мне.
Ты оттелефонируешь подружке
Спокойный завтрак с мелодичным пеньем птиц,
Лишишь названия бессмертник в белой кружке,
Оставишь книгу без нечитанных страниц.
Услышь за тысячи промёрзших вёрст отсюда,
Как тихо скрипнул от шагов моих паркет.
Подумай обо мне, и верь, как в чудо,
Что о тебе подумаю в ответ.

Пропади, моя тень, во мгновение ока,
Лучше облаком стать, чем бродить одиноко,
Обжигать пелену атмосферным давленьем,
Рассыпаться, картину сменивши мгновеньем.
Никогда не устану смеяться беззвучно,
Дабы ночь прокатилась, и вспыхнула скучно
Безглавым торшером, который позволил,
Чтоб ворох страниц до утра не мусолил.

Настенная муха прилипла к обоям,
Безлюдность дворов пронеслась по обоим,
С пустым монитором, гудящим устройством,
Оконный пейзаж заменив беспокойством.
Пусть дождь прорывался и вымочил спину,
Не смог в дверь пройти на свою половину.
Как два отраженья внутри и снаружи
В гляделки играют страницы и лужи.

Погасло в искусственном небе светило,
Стекло остужая. Что было, то было.
Никто так глазаст не бывал в этом доме,
Как лампочка, жившая здесь на изломе
Событий. Гоню от себя наважденье.
Здесь свет – это всё, что цвело в наслажденье,
А если и он навсегда растворится,
Ничто за дверями уже не случится.

Вздохну и запомню, как юность здесь грелась,
Как бель января в волосах разлетелась,
Охрипли слова, ране бывшие гласом,
И серая пыль пронеслась над матрасом.
Так ветки стучатся, как будто кто в гости,
С цветами от клумбы до гнили в компосте,
Но, видно, врата – лишь объект для осады,
Ни вздохам любви, ни моторам не рады.

Оставь меня, тень, и беги на свободу,
Не путайся следом, не надо брать в моду...
Здесь скоро во мраке потонет весь вечер,
И ты не срисуешь сутулые плечи.
Никто не узнает, как жить здесь легко нам,
Отчёты писать по ночам под наклоном
В скрипучей кровати, в рубашке на вырост,
С распахнутых окон улавливать сырость.

Покой и уют в тишине небывалой,
Ещё одной стрелкой в полуночи талой
Уходят из провода первые просьбы
Оставить следы одиночеств. Сбылось бы
Желание глаз снова в веках теряться,
Ни с кем всё равно не придётся расстаться,
Делить города... Горизонт осветляется.
Смотрю на рассвет. Ничего не меняется.

Я пишу тебе слово "прощай" на стекле запотевшем.
Никого не люби без меня, не страдай об ушедшем,
Меня ждёт моё лето, тебя тоже кто-то заждался,
Не вини этот поезд - не только со мною умчался.
Ты в разлуку не верь, всё равно она выглядит шире,
Чем прощанье и слёзы, тоска одиночества в мире,
Чем напрасный звонок, непрочитанный голос, тревога,
Ледяные глаза, разогнавшийся шаг у порога.
Не прощай - до свиданья! Не важно... Пока, дорогая.
Незаметные стены, земля совершенно другая,
Уходящий закат, мост, прикрытый железною аркой.
Если выживу к ночи - останься звездой моей яркой.

Слева - июль, справа - к гирляндам готовятся ёлки,
Ветер бьётся в окно, на верёвке качает футболки,
На заглавиях книг отражается русская правда -
Ничего кроме жизни не надо.

Ненавижу тоску, не люблю, когда весело в зале,
Презираю стабильность, проклинаю гудки на вокзале,
Только б шли города чередой мимо медленных барж,
И дождя закольцованный марш.

Мой былинный народ смотрит в мокрые стёкла на трубы
Заводских городов, чьи ладони в цехах стали грубы,
Как привычные речи, что текли за дождливым потоком,
Как рассказ о родном и далёком.

Гитара поёт, даже слышно расстроенность сквозь череду
Не тлеющих нот, и чем дальше от комнат иду,
Тем отчётливей ложь пробивается, бросив струну,
И в потоке неправды тону.

Третий день непогода... третий год... Ничего не поймёшь,
Я смотрю в отраженье - в стекле на себя не похож.
Разве дождь мой портрет? Поседевшая туча тем паче.
Но снаружи всё видно иначе.

В.Б.

Тебе, звучавшей ночью в коридоре,
Поймавшей лестницу за стук моих шагов,
Я отдаю несбывшееся море,
Непорождённое вдоль золота песков,
Тебе все степи с Пятигорьем впереди,
Мой бедный край предгористо-ржаной.
Что хочешь в биографии найди,
Всё подводилось, чтоб судьба свела с тобой.

Тебе, поющей классику за хлипкой
Фанерной дверью с неизлюбленным числом,
Вручаю тень свою, сожженную улыбкой,
Злорадством не пылавшей, но теплом.
Как же легко от глаз твоих скрываться,
За ревность принимать простой упрёк,
Но, только время требует прощаться, -
Впервые мысль терзает: "Как я мог..."

Тебе, оставившей июль как месяц сказки
От неизбежности счастливого финала,
Падёт судьба, что чужда до огласки,
Известна лёгкостью. Ты так и не узнала
Эпиграфов, дополненных к раздумьям,
Подспудных смыслов, брошенных в незнанье,
Ты как и я бредёшь по полнолуньям,
Ты как и я предчувствуешь прощанье.

Тебе, белеющей в январском снегопаде,
Всё чаще видится звезда, чужая в здешних
Краях. И её отблеск на посаде
Срывает ропот душ - и внутренних, и внешних,
И совершенно обесточенных от злобы.
Вы так боитесь лета, как боюсь
Я потерять лучом объятые трущобы
Из виду - дальше к пропасти сорвусь.

Тебе, волнующей на пальцах отпечатки
Чернил засаленных, сведённых в черновик,
Даны вопросы, к ним же лёгкие разгадки,
Та простота, которой чужд язык
Моих идей, моих желаний скромных.
Мы не поймём друг друга даже в переписке,
И часовых (в бумаге - многотомных)
Речей не разберёшь - статьи и риски.

Тебе, единственной моей... Пусть не моей,
Но для меня единственной навеки,
Несёт бумажные кораблики ручей,
И теплоходы по весне катают реки.
Сорвался дождь. А помнишь, как тогда...
Хотя, зачем тебе об этом вспоминать.
Остынет солнце, станет облаком вода,
И мы, наверно, встретимся опять.

Ласточки за стеклом. Понять, кто из нас в плену, -
Как в точке Немо кричать, барахтаясь в волнах: "Тону!"
Я скорее усну. Гнездо за окном шевелить
Ветер будет всю ночь, чтоб никто не остался здесь жить.
Жизнь не только игра, пересдача - не тень на филфак,
Так же будет сминаться кровать, стену крыть мексиканский флаг,
И неоновые огни разморгаются, дабы главу
Не окончить сегодня ночью, не узнать в чём конец рандеву.
В чём-то главный герой и я, на страницах потёртый шрифт,
Значит - кто-то любил вчера, и теперь ничего не болит,
И сейчас не обязан быть по натуре своей бунтарём,
Просто жить, иногда светить, чтоб сливаться порой с фонарём.
Ласточки за стеклом. Провода городов. Полёт.
Ничего не придумаю лучше, чем просить номера наперёд,
И сидеть, волнуясь за всех, никогда никому не звоня,
Никому не напомнив опять, и никто не узнает меня.

Веронике

I
Июньский дождь способен приковать
К окну больного человека, и держать
Весь беспокойный час сезонного полива,
И отойти, задёрнув шторы, некрасиво.
Ничто не живо так, изрешетив озон,
Как этот ливень, увлажняющий газон,
Нас разделяет лишь стекло и отраженье,
И небо чёрное... (поставить под сомненье).
Опять ты платье гладила напрасно,
С такими тучами вообще ничто не ясно,
Лишь отражающий асфальт судьбой разгадан,
Лежит, без права на движение раскатан,
Как пленник комнаты, услышавшей дожди,
Со стуком клавиш беспорядочных в груди.

II
Понять всё можно – лёд в душе не тает,
Но в двадцать лет депрессий не бывает,
Бывает пострашней, забыть бы, сплюнуть,
Но в пепел скомканный альбом не сдунуть.
Когда победа разуму не властна,
Даже по улице пройтись под час ужасно:
По пешеходному портрету вниз стекает
Слеза, оброненная тучей. Не бывает,
По крайней мере, я не видел с давних пор,
Чтоб честным взглядом вёл по зебре светофор,
Чтобы обгон не представал, как поединок,
И никогда не подводил побег ботинок.
Депрессий не бывает в двадцать лет,
Есть просто за год перегруженный сюжет.

III
Квадратом окна загорелись на ИГНиСТе,
Сижу напротив – это всё, что видно во
Времена дождей. Ты вновь достанешь кисти,
Отставишь ливень на холсте, и ничего
Так не заставит дрогнуть панораму,
Как треск грозы, облюбовавшей шпиль
Затриколоренной, омытой с тучи вышки.
Окну не хватит представлять стекло и раму,
Погаснет лампочка – обветренный фитиль,
И страх твой не затмят страницы книжки.
Грозы бояться тоже надо смело,
Тем более, она не долетела.
Квадрат из окон, корпус наш, дождя прохлада,
А больше одинокому не надо.

IV
Не позвонил, и не продолжил нашу линию,
Твой голос всё равно подобен инею -
И украшает комнату, и всё же
Как по деревьям пробежит мороз по коже.
Ты не ушла, ты звездами вернулась,
Ни одного из моих окон не коснулась,
Под летний дождь, бегущий по волнам
Я слышу шаг твой, чуждый нашим городам.
Приеду, высушусь, под каплями разбитый,
Как волжский берег, вместе с тучами размытый,
Паду к ногам. Ведь ты же ненадолго?
Нет, не надолго, - навсегда. Молчу и слышу,
Как одинокий дождь заброшенную крышу
Ласкает, умирает по осколкам.

V
Под тучами не видно, что в Заречье,
Хотя оно как на ладони здесь должно,
Я б беспокоился, но есть такое «но» –
Всё слишком больно, но не тянет на увечье.
Любовь не провода - не оборвётся,
Как жаль, что между голосами есть посредник,
И даже если я никчёмный собеседник,
Порою искренне твой смех здесь пронесётся.
Не потревожу, если грозы станут тише,
Мне что под крышей, что вообще на крыше –
От электричества под час не убегается,
И пусть меня не отличат от праха,
И пусть в глазах плодятся поросли для страха, –
Прощаться никогда не получается.

VI
Четвёртый день из дома выйти не случилось,
Не то, что скучно, просто тянется волненье,
Что так и запечаталось в мгновенье,
Останусь – – – – Нет, не то стихотворенье,
В котором сердце бы на сотни строчек билось.
Разлука – вот порой моё спасенье.
И чайки, если кружатся, то тщетно,
Здесь даже на улов пространство бедно,
Когда бы встречами оно обогатилось...
Пройдут дожди. С реестра горя их мы
Перечеркнём... Тут не хватает рифмы,
Сбиваюсь нА шести, что раньше было вряд ли.
Закрою форточку, иначе вырвут капли
Контекст послания. Опять на те же грабли.

VII
Когда тебе мой голос будет сниться
(Не путать с грозами), ответь однажды эхом,
Что станет для меня таким успехом,
Как будто слёзы от речей моих с ресницы
Спускаются. Когда мой голос веру
Подарит, вылезая из щелей
Потухших комнат, не собрав и двух рублей
С чужих ладоней (к справедливому примеру),
Развесь его, как вешаешь бельё ты
От кирпича к столбу, по строчкам ноты.
Чёрт, я запутался. Вообще мой голос вынь
Из краткой памяти, он не бессмертен, как
Его интерпретация – бумаг
Огромный ворох на костёр. Круговороты.

VIII
Не будь моей, не становись дождливой,
От лишних вод и туча некрасивой
Осталась в небе. Я же, если стану
Писать тебе – бумагу к океану
Пущу корабликом, настолько водянисто.
Ты не сердись, когда прошу я много,
Лишь тон не выбелен, всё остальное чисто,
Я даже холод не оцениваю строго.
С такой погодой ни к чему мы не придём,
зачем вообще кого-то вечно ждём...
Не станет пламя окна красить всё равно,
И тучи выстроят недельное звено
В цепи прохлады. Вновь промокнем под дождём.
При встрече разойдёмся заодно.

IX
Ну что так скучно... Даже зимнею порой
Тоска казалась закольцованной игрой,
А нынче солнце ли, дожди – слова одни:
«Нет, не получится», «Напрасно», «Извини».
Кроссовки мокнут, куртка спрела, по лицу
Ударит ливень, как всегда, когда бежать
Осталось долго, и здоровье сохранять
Для вечной жизни, не для шага на плацу.
Что ты, что я, сидим по сторонам,
Ты учишь «Плач», я всё равно его не сдам,
Если вообще не сдамся от бессилья.
Услышишь музыку, единственный мотив,
Что не отнять, по городам нас разлучив,
Звук от грозы, и что-то там про крылья...

Солнце взойдёт, просто нужно идти по другой стороне,
Оно будет бежать золотыми лучами по сонной волне,
Превращая кресты на холмистом брегу в силуэты ночей,
Когда только огни различимы в пейзаже. Сегодня ничей,
И ничей никогда прохожу мимо стёкол машин на мосту,
Что сплетёт чьи-то судьбы, оставив следы от колёс на лету.
Я сейчас самый искренний, был таким редко, от счастья гоним.
Никогда ещё не был таким.

Я люблю этот город, меня приютили разгулы бессонниц,
Меня согревали холодной зимой голоса белых звонниц,
От бед укрывали такие пейзажи, что грех не остаться
Навечно им в строках, с судьбою моей на листе продолжаться.
Прибрежный покой возвращает утерянный воздух под рёбра,
Цепочки фонарные скрыли луну, что смотрела недобро,
Как тысячи самых заботливых взрослых спасли малыша,
Спасли, не прося ни гроша.

Если б кистью на холст этот северный вечер вместили,
Все частицы тепла, что даны ненадолго, ожили,
Стали б жёлтыми окнами, вечно плывущими против теченья,
Шагом неровным, гласящим, что нет на земле отчужденья
Для отброшенной тени. Все краски сияли бы молнией, павшей
С распахнувшихся туч, рокот свой в тот же миг потерявшей.
Вот идет человек, он оставит картине свой рост невысокий.
Он идёт по мосту одинокий.

Он идёт и не знает, о чём говорить, если спросят, а всё ли
В порядке, случилось ли что то... Не чувствует боли,
Особенно боли, которая может терзать под лопаткой,
Он просто идёт, с ветром встречным готовясь померяться хваткой.
Спокойна река, корабли убегают, встречаясь с закатом,
И никто никогда так же горько себя не сочтёт виноватым.
Жизнь течёт по мосту, замыкаясь в кольцо на фонарном рассвете.
Больше нет ничего на планете.

Вишнёвый запах душит тлеющие ветки,
Последний выпас на обочине пешком,
Под уходящие лучи, в сырой беседке
Борюсь и властвую над книжным языком.
И пусть от капель пол строки в письме размыло,
Ошибок, прочерков на белизне не счесть,
Что-то забыто, что-то вновь с печалью всплыло,
Но лишь пишу: «Спасибо, что вы есть».

Из оперного возгласа кукушки
Идёт отсчёт таких же вечеров,
И волен глаз на чепуху и побрякушки,
Но видеть возраст уходящий не готов.
По деревянным пальцам спеющего сада
Ползёт прожектор современного луча,
Ничто не вечно здесь, и вечности не надо,
Можно гореть, или погаснуть, как свеча.

Воспряла тишина. Ничто на свете
Так не раскрасит одиночество под час.
Вплетётся тень в бессмертники в букете
Цветных полей, чей лик исконный не угас.
Как здорово, что нет меня нигде,
Ни с кем, ни в чём, ни в чьих-то диалогах,
Как здорово, что равен я звезде,
Пролившей свет в ухабистых отрогах.

Ничто меня уже не беспокоит,
Стена границ, как нить в веретене,
И завтра шар довертится, достроит
Причал последний, плач пустивший обо мне.
Лишь бы касался этих стен я ненароком,
Меж замков двух непросто счастье несть.
Покуда я не вытравлен порогом,
Я говорю: «Спасибо, что вы есть».

Я смертельно устал, я полночи не спал,
От строки до строки по абзацам летал,
Я бросал чьи-то руки, и падал в колени,
Стеснялся быть слабым в присутствии тени.
Двуязычный стук клавиш улавливал слухом,
Чтоб быть откровенным не справился с духом,
Мой несостоявшийся крестик на коже
Доверил гортани "Иже еси Боже".

Я смотрел в холодильник, и лёд был расплавлен,
Искусственный звук морозилок убавлен,
Меня напрягало отсутствие даже
Желания счастья, подобного краже.
Я сел за работу, усилилась громкость,
Заполнили свечи квартирную ёмкость,
Когда в небе солнце с рассветом созрело,
Здесь что-то по-прежнему томно горело.

Несчастная дверь то ждала, то стонала,
То туфли лизала, то прочь выгоняла,
И осталось опять - лишь на небе млеко,
И громадная полночь длиннее века.
Я бросал на кости то всхлип, то шёпот,
Часовой механизм, как бездушный робот,
Возвращался в точку, что прожил ране -
От вокзальных гудков, до плесканий в ванне.

Я был близок к морозам полярного круга,
Видел пыльную клеть, и дрожал от испуга,
Возвращался к точке, где нет предела,
Не знал, что спасать - свою мысль, или тело.
В электронной дуэли снова сцепились,
И зрачки от усталости дымкой покрылись,
Не горела лампа, диван не выплыл
Из кромешной тьмы, сон из плана выбыл.

Становился страшнее холмистый почерк,
Не случилось выпасть ни горсти точек,
Перестал я верить, что есть рассветы,
Посмотрев, что, проснувшись, часы не задеты.
Может, кто-то остался, но мхом покрылся,
Занавесок ворох от ветра сбился.
Я лежу на подушке, и если встану, -
Никогда никем ни за что не стану.

Мой ураган,
июльский ливень,
моя стихия,
Анастасия, Анастасия.
Я приземляюсь,
и вновь здесь руки
твои родные,
Анастасия.

Я жажду крыши,
гроза сверкает,
никто не прячет,
Волненье в небе
твоей гордыне
ничто не значит,
А губы помнят,
и дарят миру
слова смешные.
Анастасия, Анастасия,
Так долго ехать,
и это даже
не вся Россия.
Анастасия...

Позволь хоть что-то,
одну лишь правду,
ни ложью больше,
Здесь даже связь,
и непогода
вращали дольше
Секунду солнца,
твоей причёски
январь застывший,
Трагичный город
на заднем фоне
уже не бывший...

Когда б ни ветер,
ничто полёту
не стало б мукой,
Паденьем, крахом,
ночной разлукой,
дневной разлукой,
Когда б ни солнце...
Но поздно думать
насчёт причины,
Во время шторма
никто не властен
в плену пучины.

И снова сердце,
его артерьи,
как заводные:
"Анастасия!"
И в оправданье
не кончу фразу,
сказав: "Прости, я..."
Анастасия...

Асфальтовым теплом согрев сандалии,
Неспешным шагом проплывала до дверей.
А город спал, лишь вслед тебе играли
Слепящие снежинки фонарей.
Томился в ночь, и в нежных сновиденьях
Акаций шорох пригласив в своё окно,
Слетал к тебе, мечтая о спасеньях,
Ища спокойствия. Но в комнате темно,
Я обессилен и бескрыл, закован в простынь.
Хранится твоя нежность до поры
Разлива листьев, когда слижет с Волги осень
Искристую поверхность от жары.
Прекрасен взор твой с фотографий молчаливых,
И если доживу до наших встреч, -
Нарушив неба синь в закатных переливах,
Атласным облаком коснусь я твоих плеч.

Вернуться сюда под старость, посидеть на скамейке из брёвен,
Вздохнуть, как будто устал, посмотреть на часы - час не ровен,
И по мне прогудит теплоход, не думая, как там рыбы.
Посмотрю чёрно-белые снимки, слишком тусклые лица; могли бы
Не гулять до утра - на подушке искать воскресенье,
Писать на стене чьё-то имя, когда вряд ли терзали сомненья.

Я смотрел, как река согревается, выпрямив спину,
В планку вечную выстроив мост. Если я эти земли покину -
Однажды, во время торжеств, руку сунув в карман, как будто
Доставая платок - посыпется сырость прибрежного грунта.
Пожелтевший фонарь, пробудившийся в сумерки ранние,
Отразится в глазах, просияет укор в назидание.

Не жалею аллеи, стучусь в батареи, что признак нехватки
Любимых ладоней, записок, внезапно упавших с тетрадки,
Такой же уставший почерк, скачками бегущий по линии,
Как глаз кавказского кря, не знавший о мартовском инее.
Смотрю на морозные стены, что сошлись в белизне до предела,
И вижу похожую юность, как моя, что не сходится с телом.

Этот город незряч, он не знает, как странствует бедность,
Слышит тихие шёпоты, не поймёт, что они безответность
Повстречают в конце, обрастут безнадёжным смятеньем.
Никогда не увидит, как я освещусь возвращеньем.
Вот и нету тепла, над Давыдовским шаг мой залижет
Разыгравшийся дождь, и никто обо мне не напишет.

Вернуться сюда безмолвно - единственный признак принятия
Спасения юной души, отвержения самораспятия.
Нелегко быть рабом обделённого лаской заката -
Он всё помнит, и ждёт, что окажется ложью утрата.
Ни одна из пустых колоколен не вспомнит, как звон разливался,
Это значит - закат мне единственным другом остался.

Так легко видеть сны - светлый остров, песчаные пляжи,
Дождь скрывается в небе, будто может быть пойман на краже.
Так тепло будет утром, если добрым оно в пожелании
Сохранит на стекле, как на будущий день упования.
Вернуться сюда вчера, ждать шагов, по асфальту стучащих,
Насовсем возвратиться в отрешённость пространств настоящих.

В этом городе всё как в детстве, как в завязке любовных линий,
И твой дом остался таким же - высота и стеклянный иней.
Даже лужа, мочившая ноги не спешит тротуар оставить,
Только небо, синее небо может мрачность пейзажа разбавить.

Мне глаза твои дарят нежность, как тогда, в трехэтажной школе,
Как тогда, когда рук касаясь, я другим становился что ли,
Слишком добрым для лишних ссор, и разлук, раскроивших судьбы.
Как бы снова тебя обнять, мимолетное счастье вернуть бы...

В этом городе медлит время, что минута, что год - неизменно,
Только тень моя, тихий шаг - это всё, что бывает мгновенно,
Подойти ни к кому нельзя, ностальгии не быть в очах,
Лишь останется едкий дым, что рожден в заводских свечах,

Догорающих в зимний день. Шум вокзала - единственный звук,
Означающий чей-то приезд, а не плач похоронных разлук.
Здесь зима будет долгой, и благо, если старость не схватит сильней
Седину обожженных труб, и прохладу пустых батарей.

В этом городе всё, как прежде, грязь с окраин уже не тревожит,
И если он будет жить, то дышать русской речью не сможет.
В этом городе есть моё имя, даже след на пустой аллее,
И цветы для любви всей жизни, если ветер потом не развеет.

I
Двадцатые числа. Сегодня сидим без горячей воды.
Даже Волга теплее была, когда таяли льды.
Не открыть утром дверь - отменить наступленье среды.
Я б сидел до конца, но рождается страх темноты.
Если правда там май - почему он не строит цветы?
Без горячей воды ничего не случается. Ты

Или я, кто-то будет из нас впереди.
Будет нужен рассвет - на столе акварель, разводи.
Я не скоро проснусь, ты по книгам пока походи.
Что будильник сказал? Дёрнул чёрт его плакать с шести.
Там, где цифры - сотри, и обратно мой сон прокрути,
Если звонкий сигнал не успел затуманить пути.

II
Тридцать лет мы живём просыпаясь, и видя с окна -
Всё лежит как на блюдце, кроме того, что дана
Вечная жизнь. Тридцать лет забываем о слове "страна",
Потому, что проснёшься - в стране поселилась зима.
Я хотел видеть море, но боялся, что море лишает ума,
Ведь вода (как её теплоходы), гуляет сама,

Даже если она ограничена рамой великих картин.
Кроме вечных штормов я не знаю других настоящих рутин.
Захотел включить душ, и об кафельный холод обжёгся один -
Подтвержденье того, что воды дух пока невредим.
Возвращаюсь обратно. Сегодня весь день в тишине просидим,
Будет плакаться дождь - пусть окно разбирается с ним.

III
Этим летом опять навещу мимолётом Кавказ,
Ели горный поход - каждый шаг, как к печати рассказ,
И вообще, на горах отдыхает заснеженный глаз.
Буду письма писать, отправлять голубей мимо касс,
Иль строку в СМС, чтоб под нею поставился "класс",
Чтобы край мой родной волновал не меня - сразу нас.

Подо мною ведро перестало быть мусорным - ваза,
Куда рвутся все письма, если мне не понравится фраза,
Письма - словно любовь, не случаются с первого раза.
Я схватился за нить - из лесов выходящая трасса,
Приносящая степь, в степь село, дом в селе, и терраса,
Где на временных стёклах запотеет состав для окраса.

IV
Только мне не нужны, никогда не волью себя в стёкла,
И тем более мысль, что двигала пальцем, совсем пересохла,
Как гуашь на столе, без которой бумага продрогла.
Я так мрачен сейчас, по глазам легко примешь за волка,
Неприлично смеюсь - видят только обои и полка,
Ты сейчас в стороне, как хрусталь, что потух от осколка.

График - вечер на два: примеряем жестокие роли,
Я забыл, что есть слёзы, иначе б не чувствовал боли,
Промолчав, ухожу, прикоснувшись главой к антресоли.
Самый древний вопрос - а сейчас прах развеять я мог ли,
Стать живее живых, если б стены меня не отторгли?
Если лампочки живы - давно от досады поблёкли.

V
На скамейке сидеть - собирать самый холод в ночи.
Из окна вместо ветра хоть что-нибудь мне прошепчи,
Это меньшее дело, чем бросить, прощаясь, ключи.
Предо мною весь мир, предстоящей мечты образцы,
Покрывает асфальт землю, где родились праотцы,
Улыбаюсь так сильно, что снова рыдают резцы.

Нет горячей воды... От нехватки тепла миражи,
Здесь всё наоборот, где тайга открывает межи
Сухопутный участок. Деревья идут в виражи.
Обнимаю свой дом не обхватом, но песнью в тиши,
Если я надоел - дверь открыта, дойдёшь - напиши.
Мои строки к любви - это как дворянину гроши.

Город лестниц, дождей, пароходов, заснеженных зим,
Где в потоке людей человек, словно зверь, нелюдим.
Если здесь из окна кто-то крикнет в сердцах: «Уходи!»,
Принимающий крик не уйдёт, ибо есть позади
Лишь дороги вперёд. Чаще можно на месте стоять,
Всё равно здесь никто ничего не спешит возвращать.
Если выползет ночь – не заметят, что вырезан свет,
В этом городе свет – это то, чего в принципе нет.

Дай мне вальс, дай мне страсть – это всё, что здесь можно отдать,
Кроме ржавых лопат, когда кто-то решит умирать,
Кроме двух сигарет, сохранившихся после разлук,
Исключения есть, когда сердце влюбляется вдруг.
Здесь сугробы зимой в высоте догоняют Эльбрус,
Здесь укус комара – не брезгливая брань, а укус.
Выходящий из дома несёт на себе этот дом,
Ибо встретит не боле того, что видал за окном.

Можно думать о мае, но не с чем погоду сравнить,
Можно спрятать бокалы, чтоб вечером снова не пить,
Но нельзя ничего, что не связано с общей хандрой,
Неподдельный восторг называют бездарной игрой.
Здесь не гасят огни, когда нужно сомкнуться во сне,
Но исчезнут они, если жизнь разовьётся в окне,
По окуркам, плевкам на кулички черту добежать
Не пощады просить, а опять в эту ночь враждовать.

В запотевшем стекле на автобусных тушах плывут
Те фасады, что град при царе украшали, и тут
Же подъезд, этажи, что что воздвиглись чрез молот и серп;
Пыль пуская в глаза, серебрится обилие верб.
Здесь никто не успел протолкаться на третий этаж,
Где решают, кто жлоб, кто сошедший с ума, а кто наш;
Если руку поднять – опускается взгляд на тетрадь,
Если гордо молчать – можно трезвую ночь потерять.

Кто печёт пироги, тот известней, чем уличный бард,
Скромный уличный бард грянет так, что не дай миокард...
Нищеброд без ноги, между запахом и До Ре Ми,
Станет клянчить подачки, беднея слепыми людьми.
Здесь не выпадет снег только если нагрянут дожди,
По погоде не ясно, когда гнать полип из груди,
Только утренний чай сохранит для прогулки баланс,
И вперёд, в провода – во второй городской автотранс.

Летом ждут корабли у причала богатых персон,
И монеты звенят в побережье с гудком в унисон,
Кроме них здесь звенит разве ложка, на кафель упав,
И душа колоколен, ворон от крестов отогнав.
Смотрит древний Ильич, на нескромный ступив пьедестал,
Как блестят купола, и в глазах – чистокровный шакал,
Зеленеет под ним разделённый ступенями холм,
То детей слыша плач, что, бывало, нелестный глагол.

Здесь застыло мгновенье, не вовремя вновь ожило,
Здесь тепло только то, что под шубой прогреться смогло,
Столько новых людей, через час каждый встречен опять,
В этом городе грош, бросив с неба, нельзя потерять.
Дремлет прошлого дух, мёрзнут руки в холодной воде,
Если гонится ночь, значит, точно догонит везде,
Здесь смеются тогда, когда нет кроме смеха тоски.
Целый день у реки, и всю жизнь у великой реки.

О, дивный вечер, что же ты молчишь?
Меня, влюблённого, зачем опять терзаешь?
Я слишком мал, задумчивый малыш,
Мой детский лепет только ты здесь различаешь.

Не отрекусь, не брошу, не сопьюсь.
Что получил - из рук не выпускаю.
Успею до двенадцати - вернусь,
Иль, может, растворюсь во тьме. Не знаю.

Не знаю, отчего я свет включил,
Штаны надел, с ширинкой не поладив.
Такое чувство - миллионы стран открыл,
А скромность держит ключ, тоску потратив.

Ничто не поддаётся, не ломается,
Во двор мне выйти - заново собрать,
И дать надежды пламя, если сомневается
Хоть кто-то в том, что я смогу понять,

Простить, вернуть, расцеловать, растрогать,
Заставить строчки повторять все наизусть.
Но я один. Печаль. Сломался ноготь,
И двор уже пустой, и это пусть,

Одно прошу - раз ты разговорился,
Трагичный вечер, раз ты шепчешься со мной,
Дай веру мне - не я в стенах закрылся,
Меня закрыл в неволе сердца бой.

О, дивный вечер, страшно и легко,
Я ненавистен стал с теперешней минуты
Для глаз её, и как бы высоко
Не поднимался - они кажутся сомкнуты.

Не нужно звёзд, я видел их тогда,
Когда так трепетно приветствовал гудки,
Сулящие ответ. Одна звезда
Здесь есть, и мы без телефона не близки.

Когда я стану знаменитым,
Как книга нужная открытым,
Как чья-то рукопись - нетленным,
В единой правде неизменным -
Тогда ты будешь на диване
Сидеть, ища в моём романе
Строку, что принесёт доходы,
И тему, чтоб не вышла с моды,
Всё остальное будет скучным
С исходом неблагополучным.
Как же боюсь богатым стать я,
Дарить тебе драгие платья,
Своей известностью гордиться,
Лицом в статьях газет светиться.
Когда я стану знаменитым -
Мой прежний мир падёт убитым,
И каждый шорох, как читатель
Шепнёт: "Он признанный писатель".
Не будет здесь седого кресла,
Стены, что с возрастом облезла,
И я, с надменными глазами
Буду следить за тиражами.
Мы так просты с тобой бываем,
К мечте синхронно мы шагаем,
И лишь бы помнить в этот час
О том, что будет после нас.

I
Уходя от облав телефонных гудков, и томных
Ожиданий с надеждой, что будет звучать голос в недрах тёмных,
Две различные стороны вряд ли сойдутся, они смотрели
На жизнь таким образом, что их глаза провели параллели.
Комната стала прозрачной, единственно, мало есть в ней
Примечательных точек, и шаг от неё возрастает длинней.
Нет, здесь любовь не жила, а коль шли разговоры –
Назло любопытству соседей, летели со звоном приборы.
Бронзовый вечер зрит, как жилплощадь стынет,
Хватает ненужный дождь, вот-вот к этажам опрокинет,
И выхода нет никогда, пусть даже с него есть выгода,
И даже с предлогом всё кончить, опять – нет выхода.

II
Я не помню лицо, закрывавшее зрячесть покровом очков,
Слабый голос не помню, сдающийся даже пред песней сверчков,
И было ли раннее утро... Но точно касалась прохлада
Кожи, не знавшей севера, тем боле в преддверии града.
То ль грязным остался ботинок, то ль грязь от шагов повелась,
Но идти было дальше непросто, и вряд ли душа бы рвалась,
Дрожали колени – вот это запомнится даже до времени,
Когда память по старости бросится к воле, сгрудившись у темени.
Я помню ладони, плывущие с платья на путь к отступленью,
Несбывшийся день, ибо был перечёркнут свалившейся ленью,
Стоял человек, и фонарь над ним был, как гарант скорых встреч его,
Случалось многое после, такое, что помнить нечего.

III
Вечер собран в побег, его шаг дрожащий
Превращается в след на дороге смердящий,
И тени с углов, что ползли метастазами,
Убегают назад предрассветными фазами.
Открываю глаза, и звонок, как в школе
Пробуждает, ревнуя к постели что ли.
Сражаюсь с рубашкой, представшей в изнанке,
Не знаю, что внутрь потреблять, кроме манки.
Лампочка счастлива быть погибшей,
Голос, стесняясь, закрылся, осипший,
И письмо лежит у порога скрытно,
И темно в прихожей. Ни черта не видно.

IV
Ты сказала, что любишь гулять, и, особенно, осенью.
Даже небо, тебя поддержав, не порадует просинью.
Ведь случались со мной времена, – был и повод веский
Прикоснуться подошвой к листве, например, где невский
Зеркальный рукав отражал огоньки оголявшихся веток.
Я был слишком отчаян, тем боле, едва сойдя с лестничных клеток.
И теперь вижу воду, скорее, она отражает лесть,
Настолько возросшую в корне, что руками приходится несть.
Скрываешь под шапкой свои лучшие мысли, насчёт всех ра-
злучающих факторов, вроде того, что приходит жара.
Часы на руке прокрутили мозоль, затрещав ежминутно.
Ты целуешься холодно, по-октябрьски неуютно.


V
Наблюдая огонь, что ползёт по дровам, как оранжевый луч,
Вспоминается пламя, живущее раньше в глазах. Как бы ни был могуч
Язык, всё равно не хватает метафор описывать то,
Что плавило сердце, в итоге себя превратив в решето.
Значит, не был апрель столь дождлив, что бежал я с зонтом,
Значит, зря пролетала весна, бросив в память лишь гром.
Желтоватое поле никогда не встречало закат, и тем боле,
Никто никого не любил, и слезой не омыл это поле.
Если кто-то оставит стихи – графоманское варево слов,
Одеяло не падало на пол, и никто не казался готов...
А следы чьих-то рук – всего лишь неровность ландшафта.
Ничего не случалось, никто не был счастлив, неправда.

VI
За рябиной забор, за забором кирпичная школа.
Волновала не столько учёба, как объекты прекрасного пола.
Аксиомы учились сложней, чем слова нецензурной брани,
Доска побелела настолько, что, казалось, путь к знаньям на грани.
Скамейки расставлены так, что в крепость проникнуть проще,
И чёрт его знает, какого размера площадь.
За вторником будет среда, за средой дни недели
Равно, что назад развернуться, не желая идти по метели.
Не вырос никто, причём, сразу в нескольких смыслах,
По расчётам... Но я совершенно не помню о числах.
В глазах сто дверей, занавеска, экран, турникеты.
Так давно это было, что не помнят даже газеты.

VII
Небо цвета воды, как моря, где прошли корабли,
И касается дождь своего отраженья, не только земли,
Одеяло из туч нежит чахнущий вечер, грозою дразня,
И ничто не молчит, это будет лишь после меня.
Через площадь шли люди – теперь проплывают зонты,
Не боясь простудиться, не боясь ощутить высоты.
Я не видел пейзажа светлей, чем дождливый закат,
Я не думал, что гром – это песнь к отступленью назад.
Над Давыдовским луч – значит, я не совсем одинок,
Пробивается вниз, как в обратном движенье, росток.
Снова слышится клич, побежать что ль, поддаться во всём.
Столько раз я горел – что мне стоит побыть под дождём.

VIII
День проходит на стуле, а стул не проходит никак,
Осанка своё отжила, письменами замучил филфак,
Забравшийся в стены зданья, зданье себя слепило,
Вокруг прорастает город... Или не так всё было...
Правда была одна – история трёх несчастий,
Учебник стыдливо закроет рассказ о поре двоевластий,
И то, что случается ныне – не стыдно держать в секрете,
Теперь оправданы факты, покрытые ложью в газете.
Прославлены те, кто раньше к окнам придумали шторы,
Проклятия сняты с цветов, если ими горят светофоры.
День всё окончит закатом, звёзды свой свет развернули.
Ночь коснётся окна, и продолжит сидеть на стуле.

Моя бедная молодость, время встреч и разлук, обещаний,
Время душных ночей, площадей для широких скитаний,
Время жаждущих губ, поцелуев, исполненных страсти,
Моя бедная молодость, я согласен не тлеть в твоей власти.
Ты за это меня береги, как любимого сына.
Есть причина быть сильным, быть самым упрямым причина.
Я хочу твою нежность, я хочу твою преданность видеть.
Как бы мне не сгореть... Как бы правдой тебя не обидеть...
Кто меня приучил видеть утром, как ползают мухи
По стеклянным бокалам... И кто распустил эти слухи...
Я исправлюсь однажды. Возможно, что завтра. Возможно.
Лишь бы только зрачки по глазницам не бегали ложно.
Спит общага, молчит, в интернете все спят, и на свете
Не осталось бессонницы, нет у неё на примете
Даже робкой души, люди веки покорно сомкнули.
Почему ж я один за столом восседаю на стуле...
Фильм закончен, герой погибает в итоге от яда,
Остановлена музыка, допета шестая баллада,
И дочитана книга. Завершенье всего, что имелось.
Не трагичный исход - это всё, чего в жизни хотелось.
В окне отраженье, копируют комнату стёкла,
Или то другой мир, где сирень под дождём не промокла,
И исчезла с Земли. Нет природы - одно помещенье.
Моя бедная молодость, сохрани сейчас это мгновенье.

В.Б. с любовью

I
В заснеженном городе даже ресницы
Чётче видны, чем озябшие птицы.
Линии рук изгибаются вроде
Тех диаграмм, что гласят о погоде.
Благо, что здесь я уже не чужой,
Особенно, стать мне знакомым с женой -
Каждая ветка, что снегом объята,
Касаясь плеча, разглядит во мне брата.
Чувство спокойствия сонной зимой,
Как стоя на сцене с тобою одной,
И если от холода пальцы откажут -
Снежинки, взметнувшись, перчатки им свяжут.

II
Привык пробираться дворами по грязи,
Но в полной защите, как ландыши в вазе,
Двигать не только ногами приходится,
Крылья порой под лопатками водятся
Совсем не напрасно. Как холодно в мае,
Что видно по вихрю в синицыной стае.
Не зря рядом горы по пол километра,
С такой высотой не спасают от ветра.
Смотри, как скамейку от холода движет
В разные стороны, и солнце не слижет
Остатки мороза. Тебе-то привычно.
Кавказцу ж весной прозябать неприлично.

III
Подруга, ты помнишь ли небо, что в ночь
Рассыпалось в звёздочках, схожих точь в точь?
Да, было же время, когда у костра
Казалась мне ночь до смешного быстра.
На родине летом была у меня
Ночь в много раз продолжительней дня,
Сейчас всё равно, правда, если за стенкой
За полночь шум - нужно стукнуть коленкой.
Ты помнишь, какие мы песни, бывало
Петь не боялись, гитара играла...
Август отметился зеленью в парке,
А больше он нам не представил подарки.

IV
Во время дождей я гулял что ли с кем-то...
Хотя, они заняли меньше процента
От общего времени. Листья, вот, были
Шурша под ногой, позолотой слепили.
Скоро уж год, как я здесь оказался,
Сентябрьским солнцем кругом распластался,
В автобусах выкатал как не мильоны,
На целый роман номера в телефоне.
Хорошо в тёплый день вскрыть окно нараспашку,
Думать про всё, окромя про домашку.
Сейчас выходной, завтра всё дорифмую.
Не болей. До свиданья, подруга. Целую.

Две недели назад она надевала пальто.
Нет, не то...
Я хотел рассказать о другом.
Но сегодня она ходит в платье цветном.
Кто с ней встретится, скажете -
Я любил её, но потом...
Продолжал любить,
Даже если она от дождя покрывалась зонтом.
Даже если она уже ходит с другим.
Даже если он искренне ею любим.
Так неправильно всё...
А два года назад, у Невы
Я её обнимал, шёл, держа её руку. Но вы
Никогда не поверите в это.
Я и сам уж не верю, просто
Без неё и закат, и рассветы -
Это лишь пустота, только остов.
У неё до сих пор глаза, как цветочки,
Она для подписчиков пишет кружочки.
А эти румяные щёчки...
Нет, пора доводить до точки.
Если питерский мост
Сохранится, с тем временем схожий,
Пусть прильнёт к нему надпись, над тихой водою повиснет:
"Здесь, однажды, гулял неизвестный прохожий,
И любовь всей его жизни".

Посмотрю в окно с тоскою,
Или лживо улыбнусь,
Может, яд спиртной открою,
Всё равно я не сопьюсь,
Без тебя я не сопьюсь,
Даже с рожею хмельною.

Выйду к набережной Волги,
Сапогом скользя по льду.
Ну и что? И что? А толку?
Не надейся, я не долго,
Без тебя не пропаду,
Никогда не пропаду.

Может, из под одеяла
Я не вылезу к утру,
Ночь начнётся вся сначала,
Всё равно я не умру,
Без тебя я не умру.
Даже легче как-то стало
После слов, что мне сказала.

Моя вечность не растает
От ухода твоего,
Потому, что не бывает,
Совершенно не бывает
Без тебя здесь ничего.

Объятьем, шёпотом, ненужным топотом,
Из биографии печальным опытом,
Вперёд, по комнате, с сердечным ропотом,
Мольбой, ошибкою, упавшим локоном.

С улыбкой, рвением, всего мгновением,
Словами нежности, стихотворением,
Окном, полуночью, луны цветением,
Вчера - незнанием, сегодня - временем.

Годами, числами, огнём и искрами,
Глазами сонными, шагами быстрыми,
По колким коврикам ногами чистыми,
Вторым признанием, звучащим искренне.

За всеми стенами, решив с проблемами,
С бегущим пульсом, стучащим венами,
Под смерть экрана с его антеннами,
Звездой умытыми, квартирой пленными.

Щекой пылающей, тоской сбегающей,
Открытой дверью, с теплом встречающей,
Зарёю скорою, кровать ласкающей,
Тенями спящими, свечой сгорающей.

I
Улетай, голос мой,
У тебя за спиной
Телефонный созвон,
Ворох женских имён,
Улетай за моря,
Через дым января,
Налетевший с избы
С закопчённой трубы.

Здесь никто не живёт,
Зря река с гор течёт,
И гирляндовый свет
Видит, что её нет,
Зря рождаются дни.
Ты спала, извини,
Я пришел, чтоб сказать -
Не могу больше ждать.

Всё равно пропаду,
И в наследство беду
Раскатаю, сошью,
И в любимом краю
Станет ласковей ночь,
Лишь она мне помочь
Сможет, если опять
Всё придётся терять.

Ты не выглянешь. Пусть
Я учил наизусть
Что асфальт сохранил
С побелевших чернил.
Снова сельский покой
Расстаётся со мной,
Звон скрипичных ключей
В моей речи ничей.

II
Крылья июльской бабочки лучи собрали в поле,
Сохнут, прикрыв румянец поздней ежевики,
Утро пылится дверцей в шаткой антресоли,
Голос счастливой жизни глушат чьи-то крики.

Кожа чернеет, сдавшись верным солнцу злакам,
Степи родного края дышат белым пеплом,
Смотришь, как я иду непринуждённым шагом,
Счастьем сраженный, с мороком внутри оседлым.

Крыши раскрошат шифер падшей шелковицей,
Тени растают, как одежда по прогнозу,
Дай же в последний раз увидеть людям наши лица,
После затмят окно алеющие розы.

III
На водной глади провожаю я круги,
Не хочешь ждать, когда воскресну - убеги,
Акаций шорох всё на месте сохранит,
И курский берег за ребячество простит.

А ты простишь меня, когда сомкнутся холода,
Когда опять наступит лето навсегда,
Когда дожди найдут пылинки с красных книг,
Когда ветра развяжут голосу язык.

Коровье стадо перекроет путь домой,
Сигнал машин, как страшный вызов на убой,
Я всё оставлю, расстелю у ног закат,
Глаза с печалью мои слабости простят.

А ты простишь меня, когда устану от земли,
Когда исчезнут, не вернутся феврали,
Когда стихи мои отчизна сохранит,
Когда последний плач церковный прозвенит.

С такой жарой невольно вспомнишь про снега,
Сугробы выше, чем засохшие стога.
Последний луч пейзаж для камеры открыл,
Июльский вечер за грехи меня простил.

А ты простишь меня, когда родятся здесь цветы,
Когда речей достанет вместо пустоты,
Когда оставят шины вместо чёрных лент
Последний в полный рост прижизненный портрет.

Последний вздох. Весенняя прохлада.
"Совсем-совсем моей любви не надо?"
Живу субботой, часом будни проживаю.
"Совсем-совсем! Ты видишь - не страдаю".
На майских перекрёстках солнцепёк,
От ослепления глаза не уберёг,
И, слушая гудение речное,
Остатки слуха вывожу теперь из строя.

Мне вас, любовь, пророчили веками,
Я рвал все трудности вот этими руками,
А если пальцы пожелтели, погрубели -
Ночами душу, раскаляясь, греть умели.
Мне говорили - без разлуки нежность ложная,
Разлука оказалась слишком сложная.
Не сдамся потому, что там, во дворике
Случалось многое, чтоб помнили историки.

Наверно, птицы не поют, когда в тоске я, -
Щебечут в утешенье, крылья грея
Под солнцем, что никак не опускается
К Земле лучами, в пустоте вращается.
Обидеть меня сложно, от обиды
Ещё сильней ладони к нежности открыты,
Ещё сильней хочу сказать "спасибо",
За то, что я был счастлив, никто либо.

По тоскливому дыму плачет открытое настежь
Окно, и ничем обозримый пейзаж не украсишь,
Кроме мысли про снег, небольшой городок под Москвой,
Где прикрылась труба заводская другою трубой.
Там осталась скамейка в ещё не застроенном сквере,
В безоблачный вечер взгляд с неё был прикован к Венере,
И к прочим телам, что в пространстве космическом тлеют.
Если двое выходят - к десяти добежать не успеют,
Не успеют сказать, почему им так нужно быть рядом,
Почему все деревья по весне окольцуются садом.
Несмотря на машины, их путь - это тишь сновиденья,
Несмотря на метель, связь позволит открыть сообщенья.
Рядом высится дом, где когда-то звенели стаканы,
Разноцветный КЦ, за билет зажигавший экраны,
За оградой звонки призывали бежать в кабинеты.
И сейчас всё как прежде где-то...

Майский гром оживает протяжно.
Знаю я, что тебе сейчас страшно.
И гроза будет стрелы бросать,
Даже руку тебе не подать,
Не спросить, как вообще живёшь ты -
Промолчат телефонные ноты.
Войско капель на город срывается,
Под дождём даже письма теряются.
Ты одна не уснёшь - в окна стук.
Видишь, сколько беды от разлук.
Не боялись дождя мы и грома,
Без зонта доплывали до дома.
А теперь не дойти, и не дрогнут
Пальцы рук к телефону. Промокнут
Беззащитные улицы, стёкла.
Знаешь, гром мне не страшен нисколько,
Если б был здесь один только гром...
Но тоска, безнадёжность кругом,
Хоть снега, хоть огонь, хоть вода -
Без тебя неспокойно всегда.

Провода хватают за горло,
Звёзды в небе - молчащие свёрла.
Может, где-то вдали
И плывут корабли,
Но они не коснутся
Несчастной земли,
И вообще никогда не вернутся.
Я не знаю... Мне надо очнуться.

Подарить людям правду... Но как, если больно
Даже себе признаваться спокойно,
Пока убивают ступени шаги,
И полночь такая - не видно ни зги,
А в глазах - катастрофы и войны.
Остаются в движенье мозги.

Разве нынче весна? Снова всё пропустил,
Если честно, ни времени нету, ни сил.
Кто-то бьётся, а кто-то смеётся,
И опять ничего не начнётся.
На любых разговорах растянется крест,
Завтра мало откроется мест,
Где напишется день за один присест,
Да и то, если он подвернётся.

Города, как эхо мотора,
Естественно, в них добираться не скоро.
Соседний район... Это где светофоры?
Это где девочка плачет ночами?
Если б в него обходными путями...

Поздно. Живее живых этажи.
Если ты друг - на застолье спеши.
Может, комнаты часто меняются
Оттого, что планета вращается?
Впопыхах ставлю точку в букет диссертаций,
Вспоминаю тот край, где есть шорох акаций.
Ночь длинна, и упрямо бежит,
Расставаться никто не спешит,
Одеяла придуманы, даже постелены,
Время такое - в кровать уже велено,
Но студент никогда не спит.

Ирга цветёт во дворе, белым цветёт ирга,
Это значит, что белый цвет имеют не только снега,
Не только волосы той, по которой скучаю порой.
Ирга цветёт во дворе, рассыпая цветочный рой.

Скажите, что я живой, скажите, что май пришёл.
Цвету, как вообще весь мир, в объятье тревожных сёл.
Скажите, что милая ждёт, и плачет порой обо мне,
Я остался в тех же годах, и в той же весенней стране.

Спокоен дым от костра, единственный мирный дым,
Клубится, как стая туч, и свет солнца над ним невредим.
Пот размывает торс, вполне подчиняясь жаре.
Ирга во дворе цветёт. Цветёт ирга во дворе.

О, дайте мне жизнь в сто лет - такая прольётся песнь!
Здоровый родится стих, не как без надежды болезнь.
Ирга цветёт во дворе. Прелестны её цветы.
О, если б ты видела их! Если б рядом случилась ты!

Да что мне тетрадный лист, черпнувший нежности строк,
Да что мне полёт метафор, замученных мыслей росток,
Когда во дворе весна, когда цветы там живут.
К чему чудеса искусства, если солнце уж чудом зовут.

Ирга цветёт во дворе. Молчит. Не шумит на ветру.
Послушай, а если сотру, все обиды и горечь сотру,
Сотру что мешает нам, что тревожнее делает нас,
Если сделаю всё, что могу, ты приедешь ко мне сейчас?

Смотри, здесь такой же мир, смотри - здесь такой же май,
Как там, где сейчас дожди, где тенью играй не играй,
Она всё равно везде - в кровати, в окне, на земле,
И солнце допустит всегда - под, или на крыле.

Ирга цветёт во дворе. В воздухе жизнь, огонь,
Линия новой поры надвое делит ладонь.
Солнце. Влюблённость. Жизнь. Веточка тоньше нити.
Нужно взрослее быть. Я не могу. Извините.

Какие тёплые ночи в апреле! Холодный звонок,
И голос, и взгляд. А ведь раньше огонь в них пылал.
Я жесток. Я жесток. Опечатка. Нет, я одинок.
Потрясённый потерей, мильоны гудков выжидал.
Не ругай меня, ночь, не давай на коленях ползти
По весенней траве, по грязи от минувших дождей.
Отпусти мою руку. Я сам. Не жалей. Отпусти.
Никогда, даже самой тревожной порой не жалей.

Я устал. Я устал. Напиши на устах моих крик.
Пусть не крик - полушёпот. Хоть что-нибудь там напиши.
Это лучше молчанья, хоть к этому сроду привык,
Не умею молчать, исправлять мой порок не спеши.
Просвети меня, ночь, поумней за меня в голове,
Растопчи все стихи, если правды в них нет ни горсти.
Может, стану добрей, от поступков раскинется све...
Не могу дописать слово "свет". Сбились мысли. Прости.

Как по Волге идёт теплоход, не боясь темноты,
Так иду я по лестнице, зная, что нет этажа
Лучше, чем пролетевший. Хоть помыслы нынче чисты,
Но ступить в его тень - не хватает для слов тиража.
Пальцев рук не хватает, чтоб ручки легко поддались,
Не хватает эмоций, чтоб выразить звучно восторг.
Не сердись на меня, хочешь, - бей по лицу, но не злись,
Я же сделал что мог, даже с совестью вышел на торг.

Тридцать вечных шагов, из которых бессмысленны все,
Так обидно порой, но расстроиться надо уметь.
Наконец-то с утра я свободно пойду по росе.
Не вини меня, ночь, будешь с запада робко смотреть,
Будешь браться за нож, полушария робко деля,
После руки умоешь, умоешь глаза мне росой.
Повезло, что живу я не ради себя, и не для,
Повезло, что брожу по асфальтному морю босой.

Я уйду. Я уйду. Дай же книги пока дочитать,
Причесать все страницы, отметить строку на шестой.
Я уйду. Не мешай. Ты же знаешь, что можно догнать,
Что карательный дом, как и ты - безнадёжно пустой.
Залижи все следы, мои пятки рисуют их там,
Где не льются дожди, где вообще уже нет ничего.
Спрячь последние тайны, я все их тебе передам,
А тебя никому не отдам. Ты и так высоко.

О, как мне хорошо. Оголённые ветви шумят,
Правда, временно, вечность вообще не приходит сюда.
И никто не приходит сюда, облака не летят,
И кувшинки к брегам не подводит руками вода.
Расстаёмся чрез два... нет, не два. Через десять часов.
Будь что будет, короче. Ты знаешь - весной ты короче,
Я и так уж боюсь даже самых наигранных снов,
Тех, что есть в голове, тех, с которых дрожат твои очи.

Обними меня, ночь. Как дома обнимаешь в свой час.
Дом - хранитель жильцов, я - хранитель их слов и обид.
Всех обид. Но чужих. Я не смею развёрстывать глас.
Разбуди меня, ночь, если всё ж телефон зазвонит.
Никогда не разбудишь - доказано тщетной мечтой.
Не тревожь меня зря, и вообще никогда не тревожь,
Только не исчезай. Извини. Не со зла. Успокой.
Завтра стану я старше на сутки, смелее. Ну что ж...

Закат провожает тебя. Мне лучей не хватает
Досмотреть, как уходишь, как каждый твой шаг на земле оставляет
Распластанный след. Не хватает и белых ночей,
Наливных фонарей, тусклых комнат во власти свечей.
Извини мою страсть, мне ведь кроме тебя больше звёзды не снятся,
Возврати мой покой, больше не к чему мне возвращаться.
Заблокируй мой номер, когда осознаешь, что нет мне покоя,
Только не исчезай, вспоминай этот вечер со мною.
Ты полюбишь весну, ты проникнешься майской прохладой,
Будешь дождь ожидать, встав под тучей с ладонью разжатой,
Ты услышишь мой смех, самый искренний, редко звучащий,
Пред тобой я вообще без излишних прикрас, настоящий.
Оставляешь на память звенящую дрожь на закате,
Молчаливый мой взгляд, ощутивший волненье некстати.
Если вдруг обернёшься, твой лик уже вечер не скроет -
Улыбка твоя чего только стоит.

Приходи послушать мои стихи,
Даже считай, что они плохи,
Можешь сказать что-то вроде "хи-хи",
Пусть будут глаза без слезинок, сухи.

Кроме тебя разве кто-то поймёт,
Как длинная строчка с любовью плывёт,
Как в каждом названье твой образ живёт,
В стихах ты бежишь до меня, а не от.

Приходи их услышать, не вечны они,
Закончусь вдруг я - их закончатся дни,
Можешь ругаться, руками всплесни,
Лишь бы стихи... ты и я... мы одни...

Музой непросто, наверное, быть,
Сердце поэта лелеять, казнить,
Особенно, если он хочет звонить,
Особенно, если он может любить.

Приходи их послушать, не больше, не м.
Ты знаешь - не буду так жить ни пред кем,
Жить - потому, что отныне проблем
Нет. А быть может, придёшь насовсем.

Шагая по лужам,
Плач неба измерил,
Гром, как младенец, рыдая, проснулся.
О, как я молюсь,
Чтоб дождь пыл поумерил,
И, падая вниз, твоих плеч не коснулся.
Нас разделяют
И рельсы, и линии
Тонких частиц, представляющих провод,
Если бы небо
С утра было синее -
Я б увидал твой излюбленный город.
Нынче же тучи
Бредут, как стада,
Дрожит в одиночестве светлым отливом
В небе звезда,
Золотая звезда,
В граде, зарытом в зиме, молчаливом.

Воскресшие лампы
Страшней темноты,
По звукам в подъезде считают потери,
И если сейчас
Постучишься не ты -
Клянусь, никогда не коснусь больше двери.

Знала бы бег
От моста и до стрелки,
Исчезновенье с потоковых лекций,
Но после обеда
Часы станут мелки,
Тебя провожая в слезах до "Венеций".
Улицы зубы
Трясутся от холода,
В небе тела в нужный ряд не сойдутся.
Знаешь,
Я выбросил в реку б всё золото,
Зная, что это поможет вернуться.

Сколько улыбок
Лицо примеряло,
И ты в объективе умела сиять.
Если бы жизнь
Наступила сначала -
Стал бы в тех фото всегда проживать.
Где-то сейчас ты
Пишешь конспекты,
Слушаешь плач теплоходов на речке,
Я же,
Покинув цветные проспекты,
Надеюсь, что снова свезёт на осечку.
Бросил в отчаянье
Стол и кровать,
В кухню бегу ждать прибоя под краном.
Знаешь,
Рукой всё могу я достать,
Кроме любви твоей, даже будучи великаном.
Что-то пишу
На уме неразборчиво,
Речь репетирую к встрече торжественную,
Только уста
Не дрожат разговорчиво,
Им лишь бы петь про тебя, божественную.

В гору подъём
Проще, чем эскалатор,
Когда на аллее взрастёшь ты меж клёнов,
И если сейчас
Опоздаем в театр,
Я вымучу сцену борьбой телефонов.

Только свети,
Согревай всю планету,
Любишь, не любишь меня, уж не важно,
И время с билетов
Подскажет мне где ты,
И всё равно быть в неизвестности страшно.
Руки мои
Могут делать искусство,
Глазам твоим красить во взгляд выразительность.
И если любовь -
Это всё таки чувство,
То ты привела в постоянство чувствительность.

Нет,
Не выплавлю сердце, молчаньем губя,
Кровь останется в венах роздана.
Скажи,
Если мне не любить тебя,
То зачем вообще любовь создана?

Если
Не вижу тебя я опять,
Зачем же мне зрение дадено?
Раз
Не могу тебя нежно обнять -
Не мои это руки, украдены.

Разреши
Все слова, предложенья, абзацы страниц
Посвящать лишь тебе, одной.
Разреши
Мне не слышать пения птиц,
Пока голос не слышится твой.

Даже жизнь
Провести с тобой всю от и до -
Это мало, секунде под стать.
А у нас
Лишь пять лет на учёбу, и то
Ты не хочешь меня замечать.

Разреши
Белизну твоих светлых волос
Созерцать даже в дальних краях,
Разреши
Проживать в непростом мире грёз
В городах, и глухих деревнях.

Пусть
Таинственный луч над тобою всегда
Дребезжит, рук касаясь твоих.
Пусть
Слова мои греют тебя в холода,
Хоть тебе хорошо и без них.

С трагично-заспанным лицом смотрю на ранний
Субботний день. "Сегодня в час, без опозданий" -
Гласит письмо. О, как я письмам верю.
По ним всю тяжесть мироздания измерю.
Тот уголёк в груди, что греет - он нетленен,
Я с ним разгорячён, расправлен, современен.

По смято-девственной постели бродят крошки
От старых чаепитий, и немножко
Становится тоскливо здесь лежать.
Минута помнится, а дальше вспоминать
Ещё не приходилось, и, надеюсь,
Не на поверхности, но в глубине души развеюсь.

Как хорошо летать без крыльев, если шагом
С дорогой можно говорить вполне на всяком -
На облачном, небесном, даже звёздном,
Живя на хлебе и воде, как в гневе постном.
Я современен. Что ж, его величество
Весенний ветер к пальцам сводит электричество.

Мне не читать приличных книг с невинным взором,
В безводной местности не стать мне Христофором,
Прогулки под мостом не в счёт; чтоб стать газетой -
До боли мало сделать улицу воспетой.
Я поднимаюсь до скрипящего матраса,
Вокруг светло, но лик вечернего окраса.

О, кто бы руку протянул чрез глушь и стужу,
Как та жена, что тянет к спившемуся мужу,
Как мама к сыну, исключённому из школы,
Как зверь к зверям, что жизнь отдали в частоколы.
Но только ветка от черёмухи к веранде
Протягивает кисть, подобная гирлянде.

Включаю душ, да так, чтоб заглушил
Он нервный кашель, и проблемы разрешил,
Касаемые грязи под ногтями,
Ибо от прочего так веет мелочами -
От одиночества, терзаний, и тоски,
Их всё равно не смыть с намыленной руки.

Ну что ж... Стакан воды. Надежда включена.
Без десяти тринадцать. Дверь должна
Сейчас залиться стуком аккуратным,
И разойтись замок навек путём обратным.
Тринадцать ровно. Дверь всё также неизменна,
Зато, изменен я. Заглох, наверно,

Автобус по пути, и мост взорвали партизаны,
А обойти нельзя - стена, капканы.
Такая чушь, но что ещё мне думать,
Когда надежды все вот-вот придётся сдунуть.
Приди хоть кто-нибудь. Будь друг ты, или враг,
Ведь больше не придёт никто и так.

О, пыльный подоконник мой, и лист упавший,
Я не сошёл с ума? Вы видели - державший
Былое счастье на руках, стоял над вами,
И слёз радости стакан свели с краями.
Ведь это было? Иль опять засочинялся,
А сам всю жизнь под одеялом провалялся.

Весь неприметный гардероб в миг стал скуднее,
Весна ослушалась прогнозов. Ей виднее.
Какой субботний день? Его не существует,
И стих не я, - перо, из жалости, рифмует.
С трагично-заспанным лицом смотрю кругом -
Такой же день, что много лет уж мне знаком...

А вдруг, я с утра не вернусь с магазина -
На красный взлетит роковая машина...
А вдруг, уйду в горы, а там камнепады,
А вдруг, на меня завтра сбросят снаряды,
Иль жизнь бросит в стороны нас...
Скажи о любви мне сейчас.

А вдруг, мне осталось минуты четыре,
А вдруг, я сгорю в одинокой квартире...
Я стану глухим, потеряю всю память,
А вдруг, мне придётся наш город оставить,
Корабль меня бросит на Марс...
Скажи о любви мне сейчас.

А вдруг, я останусь совсем неподвижным,
А вдруг, будет правда в пророчестве книжном...
Исчезну, растаю, искать и не станут,
А вдруг, ко мне с обыском завтра нагрянут,
Пришьюсь к кандалам в этот раз...
Скажи о любви мне сейчас.

А вдруг, завтра город накроет цунами,
Иль просто земля распадётся под нами...
А вдруг, мне придётся погибнуть на фронте,
А вдруг, здесь случится чп при ремонте,
Усну, не почувствую газ...
Скажи о любви мне сейчас.

Не расставайтесь, пока есть силы, пока не больно, не расставайтесь.
Пока постели ещё заправлены, всем бедам в мире сопротивляйтесь.
Здесь было двое, теперь вино заместо губ - поцелуй, помада.
Теперь здесь пепел. Прощанье - ложь. Смех - тот же плач через час. Не надо!
Не расставайтесь! Пусть ночь бессонна, а утром надо придти достойно,
Сегодня ночь - как покой в саду, завтра ночь - затяжные войны.
Даже если всё стало бессмысленно - попрощаться всегда успеется.
Завтра можно настолько жалеть, что вся жизнь пред глазами развеется.
Не расставайтесь, пусть стало тяжко, невыносимо болеть улыбкой, -
Диагноз лучше, чем дни похмелья, и примиренья с былой ошибкой.
Любые зимы уходят в прошлое, и сгинут тучи для синевы.
Не расставайтесь! Я не услышу.
Услышьте вы!

Прогуляйся со мною по комнате. Прогуляйся со мной.
Видишь эту кровать - есть о чём вспоминать.
Не люблю повторять, обращать время вспять.
Но предательски шепчут голоса за стеной.
Прогуляйся по комнате. Здесь опять ночь видна.
Поместилась страна там, где скроет спина
Всё от жаждущих глаз. Я как будто не свой,
И брожу меж дверей. Прогуляйся со мной.

Пол скрипит под ногой. Моя русская речь
Согласится в сей раз - разноцветный палас,
Старомодный матрас, шкаф, открытый сейчас -
Всё не стоит твоих повелительных плеч.
Мне б восторг показать, все слова, как ручьём,
Но вся жизнь впереди. Мы вообще не умрём.
Хорошо быть струной, и протяжно звучать,
Только я не струна. Прикажи - могу стать.

Прогуляйся со мной от розетки к столу.
Помнишь визг батарей? Всё равно ты сильней
Согреваешь. Так грей. Нет, прости. И в моей
Комнатушке тепло можно несть лишь углу.
Мне сказали, что взгляд мой задумчив и пуст,
И склонился под грусть нераскрашенный бюст.
Здесь причина одна - каждый метр гласит:
"Твоё солнце придёт, а потом убежит".

Я не знаю, как быть - тень отбросилась с крыш,
И скользит по чуть-чуть. Про ботинки забудь,
Всё равно завтра в путь. Просто рядом побудь,
А не так, как вчера: ты - Москва, я - Париж.
Мы остались одни. Кто мешал бы, тот спит,
Явно ворох волос не от ветра дрожит.
Что ещё показать - тут стакан, там утюг,
И во весь свой портрет - я, единственный друг.

Среди комнат весна, только в этой есть снег,
До коленей промок, не здоровье берёг.
Из колонки панк-рок. Неужели я смог
Сделать так, чтоб с листа план не значил побег.
Видишь - шторы в полёт, отцепиться нет сил.
Не наскучил ещё? Иль язык б прикусил?
Помнишь, были цветы... Вроде, пять хризантем.
Но, боюсь, ничего ты не помнишь совсем.

Прогуляйся по комнате - света новая часть.
Здесь в субботу слова разносила молва -
Не разбились едва. Отрицаешь - права.
Я всего лишь хотел минут десять украсть.
Вряд ли всё повторим, вряд ли выйдем на связь,
Не желая страдать, боль почуять боясь.
Тесноту пережил, здесь не будет иной.
Я пойду, погуляю по комнате. Прогуляйся со мной.

Звёзды над Волгой глядят в отраженье и ждут -
Может быть, их соберут, проходя по мосту,
Только не я. Слышишь, небо, как громко зовут,
Чтоб пробежал ещё раз по весеннему льду.

Слишком спокойно. И мне б таким стать в вечной жизни,
С любимой гулять в этом зыбком песке под ногами,
Ждать, когда утро раскрасит луга по отчизне,
Или не ждать, может, это случится не с нами.

Как мне мила ледяная сирень у ограды,
Схваченный город морозом в душистом апреле.
Я не пойму - или мы уже счастью не рады,
Или ещё не проснулся, сорвавшись с постели.

Мне Кострома что-то скажет созвоном церковным,
Лестницей в листья покажет мой истинный путь.
Нет, никогда не был я чересчур многословным,
Чтобы назад моё счастье из бездны вернуть.

Пой, музыкант, тебя слушают все пешеходы,
Пой про любовь, про отчизну, про юность мою.
Плакал навзрыд бы, но где слёзы взять в мои годы,
Время придёт - допишу твою песнь, допою.

Ноги считают ступени, в груди горит свет -
Сложность местных путей решена.
Я не смотрю в телефон, чтоб не видеть ответ.
Хорошо, что сегодня весна.

Признак бывшего снега - твои белые волосы,
Признак скорого счастья - присутствие голоса,
Темнота на другом конце провода.
Мимо белых церквей, раскалённых лучами,
Бегу, не вращая на пальце ключами.

Я пою гимн прекрасного города.
Я пою гимн любимого города.

Что ж молчал календарь - на порог воскресение,
Быть может, сегодня опять день рождения
Хотя-бы у нескольких глаз.
Я достаю переплёты изданий,
Я обхожу реконструкцию зданий,
Принимаю отсутствие фраз.

Признак белых ночей - неподъёмные веки,
Признак злых электричек - полноводные реки,
Что на дно отправляют мосты.
Одолеет болезнь - растоплю одеяло,
Заржавеет фонарь - жизнь начнётся сначала,
Избегая в словах красоты.

Руки считают колонны, и ставят часы на учёт,
На сегодня задача ясна.
Пусть распахнута дверь, вдруг ко мне всё же кто-то придёт,
Например, золотая весна.

Вот и нет недомолвок - ушли, как снежинки,
Готовую речь говорю без запинки,
И для жизни нет большего повода.
Мимо гиблых скамеек, страдающих стужей
Иду, ноги врозь, будто брезгуя лужей.

Я пою гимн воспрявшего города.
Я пою гимн весеннего города.

Я не могу сказать "прощай", сейчас погода за окном
Решает все дела, а не язык, и всё, что производит
Из своего станка он. Пробираюсь напролом,
Кустарник экстренно шипы для бледных щёк находит.
Я не могу сказать "прощай", тем боле, завтра не война,
Но просто битва, что рассудит, чем я завладею.
Звёзд в небе много, знаешь, мне дана одна,
И ждёт с уверенным лицом, когда я повзрослею.
Вообще, не надо говорить, и так все диктофоны слышат,
Что оправданий нет мне, я и сам собой не понят.
Увы, истории пишу, но про меня их не напишут,
Пока дела мои за горизонт по магистрали гонят.
Я не могу сказать... Точней, могу, но промолчу,
Иначе, русская тоска очередной мотив разбудит.
Завьётся шарф, нет, то не ветер, просто закричу
В тот день, когда меня в живых уже не будет.

К.Т.

Вспоминая тебя, дым заводов, наш город младой,
Припадаю к тоске, возвращаюсь по рельсам, по суше.
Ты сейчас далеко, окольцована трижды Москвой,
Посещаешь кафе, украшаешь серёжками уши.
Вспоминая тебя, все трамваи стремятся сойти
С им привычных путей, прозвенеть от реки до Садовой,
Вспоминая тебя, понимаю, что до десяти
Не успею вернуться, и с вахтёршами спорить по новой
Придётся с утра. То, чего мне по-прежнему жаль -
Так же холоден лоб, хоть касался, губами впиваясь.
Рядом с домом твоим слышно всё, как рождается сталь,
Как ползут электрички, в проблему всегда превращаясь
Для водителей, скованных в пробке. Ты так же нежна,
Как запомнилась с детства. Черты сведены
Под волненье моё. Что звалось здесь как "Та сторона",
Остаётся пустынным районом. И нету страны,
Нас взрастившей по совести, нету меня, песен тоже.
Разве взгляд твой, с которого буквами в письмах тружусь.
По законам природы сребро уж не блещет на коже,
Только солнце горит, то, к которому я не вернусь.

Однажды здесь снег станет сказочной былью,
Однажды здесь я окажусь только пылью,
Стихи будут жить.
От этих волос становлюсь самым смелым,
Касаясь руки, себя чувствую целым,
Что сложно разбить.

Время с тобой - это просто минуты,
Твой голос похож на мгновенное чудо,
Что дарит тепло.
Стремлюсь к берегам твоим долго и тщетно,
Становится в море большом незаметно,
Куда принесло.

Увидеть тебя - от всего отказаться,
Беречь себя, чтоб без конца продолжаться,
Даже бросить курить.
Увидеть тебя - жизни старт дать сначала
Увидеть тебя - до обидного мало,
Но горечь забыть.

Идём по земле в неизведанном месте,
Никак не поймём, что нам лучше быть вместе,
Вдвоём до конца.
Ты смотришь с улыбкой, ты всё понимаешь,
Ты взглядом меня до дверей провожаешь,
С упрямством лица.

Никак не поймём, что для нас эти стены,
Что вместе встречать нам застой, перемены,
И крах и рассвет.
Я буду писать эти длинные строки,
Я буду смотреть, как дома одиноки,
Когда тебя нет.

Однажды с землёй я сравняюсь надолго,
В тетради найдут фотографию только,
Где первый счастливый прилив.
Но только скажи, и я стану сильнее,
Скажи, и дыханье воспрянет быстрее,
На вечность себя опустив.

Ты - это то, чем я жив.

Не знаю, живы ли рельсы, но вчера они стали стеной
Такой нерушимой, что страшно представить восстанье рабов,
Когда б отказались строить. И эта стена со мной
Гуляет теперь везде, не теряя извёстки с боков.
Вечер недавно был пьян, представлял собой завах отравы,
Читал переписки чужие, темнел, электричество сбив.
Я был однажды любим, я жил под покровом державы,
Оставался спокойным вполне, иногда становился красив.
Я стоял под жёлтым окном, обжигал свои пальцы, наземь
Сплёвывал признаки дня, потерял дар печатать без
Разрешенья. И между злостью казалось - свечу загасим,
И пожар состояться не сможет, но надолго огонь не исчез.
Я бродил там, где были качели, что сегодня, как гильотина,
Целовал каждый прутик в сквере, ибо всё они наблюдали,
Напрягали бутоны, услышав: "Ты последняя мразь! Ты скотина!"
Теперь здесь растут цветы, и лишь слышно, как крутят педали.
Штурмовал магазин, брал розы, второпях на шипы наткнувшись,
Эта боль заливалась хохотом, ибо слабость её очень скрытна.
Изучил весь общественный транспорт, не боялся плутать, вернувшись,
На заборе письмо царапал. И сейчас там... Отсюда не видно.
Я смириться готов со многим, в семнадцатой комнате можно
Дать волю жестокой скромности, и мышцам всего языка.
Надеюсь, что опыт получен, и следов появленье не ложно,
И уши, завившись трижды, и впрямь уловили "Пока!"

Спит трамвай, и в напряжении
Провода ждут поражения.

От подошв веселье чуется -
Март придёт, переобуется.

Голос тих, в душе срываешься:
"Ты теперь с другой встречаешься".

Остановка ждёт автобусы,
Я иду, всё помня с глобуса.

Так смешно, что плакать хочется,
Разве может всё закончиться...

Пусть трамвай не спит, катается -
Всё, что от меня останется.

Я тебе сегодня не совру,
Моя юность. Волю дай перу,
В письменах весь мир переверну,
Напишу про девушку одну,
Чьё лицо нежнее, чем рассвет.
Моя юность... Сколько же мне лет...

Я тебе не дам сегодня пить,
Моя бедность. Только жить и жить,
Презирая время, новый мир,
Где я то скрипач, то бригадир,
То моряк на корабле, то продавец,
Сын пропащий, или же отец.

Я тебе сегодня не скажу,
Моя совесть, в чьих грехах брожу,
За кого молюсь, как атеист,
Что за помыслы, когда бываю чист.
Всё оставлю твоему суду,
Без вины за всех виновных пропаду.

Годы исчезают, мчат к нулю,
До сих пор ту девушку люблю,
До сих пор живу в краю лесов,
Говорю лишь при несвязанности слов,
Становлюсь счастливей, если ночь,
Унываю, если некому помочь.

Сколько же мне лет... И сколько будет,
Когда время всё по-честному рассудит...
Вечен только звук - колокола,
И глаза той самой, что бела,
Как нежнейший снег. Конец сотру.
Никому сегодня не совру.

На Волге вскрывается лёд, на глазах исчезает,
То ветер, то солнце поверхность теченья меняют,
И птицы поют на своём.
Деревья на склоне пытаются жить, не ломаясь сто лет,
Как жду я сто лет, смотря в небеса, вечера без ракет,
Тишину даже днём.

Мы по пляжу идём, совершенно одни, только ветер догнал,
Он единственный, кто меня с детства всегда наставлял,
Чтоб терпел ежечасно,
И оно того стоило. Вижу, как лёд не с реки - со зрачков
Уже сходит, поддавшись весне, отступив с берегов.
Ты сейчас так прекрасна!

Поезда не летят по мосту, остаются на станции,
Я забыл, как рукою по карте водил, подводя пальцы к Франции,
Забываю пробелы в судьбе.
Научусь делать так, чтоб рояль становился живым,
Пробегусь по звучанью. Теперь не умру молодым.
Буду петь о тебе.

Скоро кончится март, в первый раз без потерь, без бровей,
Подведённых под мост, что полоской горбатится всей,
То ли хмурясь, то ль плача.
И снега никогда не найдут, даже если декабрь,
Лес раскинется шире, без летнего пламени храбр,
Цвет зелёный не пряча.

Ты сидишь на качелях. Смотрю на тебя, и про время не знаю,
За спиною дома, значит, солнце не я закрываю,
Всё равно оно греет.
Город просит меня задержаться не только в назначенный срок,
Пусть всё лето сгорал я, всю осень под ливнями мок,
Что проблемой не веет.

Мир становится шире, я знаю теперь остановки, скамейки,
Череду белых окон, сеть улиц, сведённых с линейки,
Мрачность спальных кварталов.
Мне легко здесь ходить, не цепляясь ногами за камни, и
Не предчувствуя склонов, как в местности прошлой, где главное -
Не бежать без привалов.

Провожаю под вечер тебя, голос свой заглушаю,
Нахожу ещё день для побед, всё себе разрешаю,
Дохожу до знакомой черты.
Ни единого облака, значит - небо сольётся с рекой в синеве.
За окном теперь солнце, на мне его луч, в голове
У меня только ты.

Старый письменный стол воцаряется над интерьером,
Человек я невидный, но мысли потоп оставляют,
Мчит волна за волной. Море в близости кажется серым,
Но с высот, как сейчас, его синим всегда называют.
Пусть комод прячет время, что застыло в листках поминутно,
Облачаясь в записки, лишённые в буквах сюжета.
Сговор с тайной свершён. Прячу страх, что вполне обоюдно.
Выпить что ли воды, и лишить свою засуху света...
Кто вы, зрящие в окна? Рубеж даже смерти не пленник,
Он не сдастся трусливо, как пёс будет в ярости биться.
Сотый век я пишу, неизвестный толпе современник,
И не знает никто, что ещё в голове затаится.
Завтра выйдешь со мной. Непонятно, как примешь. Узнаешь?
Мелкий мартовский дождь мы достойно, без робости встретим.
Убираю тетрадь. Ты однажды в ней всё прочитаешь.

Сохрани эти строки, и не дай умереть им.

Гаснет в пределах границ атмосфера,
Сверху глядит бледно-жёлтая сфера,
Клавиши плачут весёлым "ля",
Слышится улиц на кольцах петля.
Дремлет стена, за стеной равнина,
Не считая вкраплений, что сделала шина,
За каменной глыбой, связующей бреги,
Пара кварталов теснится в ковчеге.

Завтра, пройдя три минуты пешком,
В месте, где к горлу взбирается ком,
Геройствуя в шее, стесняя кадык -
Гвоздь острой речи вобьётся во стык.
Жуткая правда дойдёт до ушей,
Как те же нити меж стен не пришей,
Вряд ли сработает рук устройство,
Бросаясь на плечи, чтоб снять беспокойство.

Слышу рассказы, как жил Эврипид,
И кусками трагедий поныне лежит,
Неизвестный, как время его до конца,
Я слушаю это с презреньем юнца,
Водя карандаш в альбиносом листе,
Под шум кипятка на электроплите,
Что ещё вспомнить... Отчизна уснула,
Сон от Москвы, до степного аула.

Утро. Глаза - что ботинки в репей,
Хоть ты руками от век их отклей.
Плохо - уборная (что при ремонте
Не учли) не видна в горизонте.
Рюкзак собираю, где нынче лежит
Всё, что мне выписать совесть велит.
Прямо, направо - лестница, чем-то
Схожа с хвостом в транспортёрную ленту.

Делать в уме вычисленья - как резко
Вдарить по черепу ржавой стамеской.
Гуманитарное дело не просит
Знакомиться с тем, что под сложности косит.
Путь называю - "Великий сапожий",
Ибо, пускай одинаков мир божий,
В этой дороге сыро особенно,
Смена сапог в механизм приспособлена.

Как я привык в этом городе прятаться,
За ту, что безмолвнее воздуха свататься,
Стоять у ограды, смотря, как наледь
Ветвисто трещит. Мне ничем не разбавить
Время, покрытое снегом и ноч-
ными причинами, замкнутость прочь
Отбросить, ибо, пока что есть младость,
Чтоб не ведать, во чём ограничена святость.

Со всех этажей смотрят лица друзей,
Окна расставились в круг-Колизей,
Скрывая все ужасы, возглас симпатии,
Не поймёшь, кто кого здесь предстал виноватее.
Батареи - пока что спасенье от хлада,
Пока не раздвинется туч серых стадо,
И солнце покатится, свежее только,
Любуясь на скромную нашу постройку.

Чуть тишина расступилась с района,
Слышен запас речевого жаргона,
Как повезло мне не сразу родиться,
А лишь через время на берег прибиться,
В этих пяти сантиметрах на всех
Картах, без бросивших в море прорех,
Не зря, дребезжа на столе тарелкой,
Скачу не быком, в плуг вцепившись, но белкой.

Холодно утром. Пиджак подводит.
Никто к остановке меня не проводит.
Запах парфюма слышен далече.
Небо, не сразу понять, что и мечет -
То дождь, то снега. И ступает мой
Аккуратный шаг лишь к звезде одной.
Сегодня мне будет намного скучней,
Если опять я останусь ничей.

Пятый автобус приехал чуть позже, чем было ранее,
Я стоял человеком, в забытье походящим на здание,
Красотой не берущем, но века сохранившем в фасаде,
Неприметным для глаз, впрочем, как большинство в этом граде
После царских времён. И в нужде приходилось стремиться
Брать билет до тех мест, где лицо позже будет кривиться,
И болеть голова. Город схож был по чувствам волнению,
И автобус умчал аж за памятник местному гению.

Если взять купола, что грозятся пронзить синеву,
Сосчитать их кресты, звон, должно быть, летящий в Москву,
То получится вечность, как и время, мне данное для
Различенья, где тяжко, а где подойдёт вся земля
Для подошв моих счёсанных. Здесь, по схеме, должно, поворот,
Но виднеется только солнце, далеко отходящее от
Точки опоры в небе. Очки место зря держали,
Глазам было вовсе не больно, они даже в ответ не моргали.

Рядом живут медведи, лоси, пройти два шага
От того, что зовётся проспектом, где раньше, бюджету во благо,
Был слышен голос станков, заглушенный собственным весом,
Не имеющим точной даты, но дробящий историю прессом.
Здесь теперь по утрам чемоданы, как те табуреты,
Причём, не сдвигаются с места, но всякий планирует это,
Скорее закончатся Ласточки, вагоны пойдут обратно,
Чем станет в улыбке весело, и в душе совершенно приятно.

От подруг моих весть не дойдёт, потому, что изволил
Я вчера испытать смелость в речи, и долго глаголил,
Представляя себя очевидцем минувшей хроники,
Являясь зависимым от походов в уч. кор. педагогики.
КГУ в этом месяце будет биться за первенство в звании,
А среди обывателей - за слово другого браннее,
Что вполне себе слышно за стенкой, надевая костюм, и щёки
Превращая в румянец. И, благо застройке сейчас одиноки

Точно не мы. Я пока отдохну. Обязательства
Настолько невнятны, что пройдёт без попыток вмешательства.
Смотрю на тот город, что совсем нелюдим по сути,
Непохож на других, даже взять - по отсутствию мути
В воде, хоть и всякий прохожий плевал,
Хоть и так называемый буксир от причала сдавал,
Оставляя открытым свиданий моих местечко,
Где сошлись после странствий великое русло и речка.

В окна брызгала грязь, по разводам хоть делай шедевры
С пейзажных холстов, и общественный транспорт маневры
Совершает в обход непонятных зверей для строений,
В детстве слышащих только стук от копыт биений.
Завтра всё станет лучше, не завтра, так в день положенный,
Будет стоять погост, небывало для места ухоженный.
Выхожу из автобуса. Кажется, что я сел
Там, где стою сейчас. В эту бедность уже смотрел.

Приходи ко мне, я очень жду.
Даже в комнате порядок наведу,
Не притронусь утром к стакану,
Испытаю гордость за страну,
Причешусь, как ты велишь всегда,
Спрячу за шкафами провода,
Полюблю те песни, что поёшь,
Стану презирать кого клянёшь.

Приходи ко мне. Пойдут дожди -
Отменю их. Только приходи.
Свет горит на пятом этаже,
Коридор попроще стал, чем буква "Ж".
И гроза не станет ударять
По земле, звезда начнёт сиять
Освещая путь, как мне светила.
Только кажется, что вряд ли это было.

Даже осень промотаю, посмотри -
Август разгорается внутри.
Приходи ко мне. Я дверь открыл
Широко настолько, что здесь был
Крепостной забор - теперь простор.
Тренирую речь, чтоб разговор
Интересным стал из моих уст.
Холодильник, удивительно, не пуст.

Я зачёркиваю прочерки в письме,
Оставляю всё сплошной... На Колыме
Проливалось меньше пота, чем с меня,
Хоть совсем здесь не предвидится огня.
Всё равно тепло, а ветер дул
Не по назначенью, только гул
Оставлял ушам. Страдали лишь
Ноги без носков с подземных ниш.

Стал серьёзным, чуть повеселел,
Побледнел от горя, покраснел
От стыда, я всё уж испытал,
В те часы, пока перо в руке держал.
Скрипнули полы. Пришли друзья,
Через час ушли, и снова я
Не справляюсь с недостатком разговора.
Приходи. Но ты придёшь но скоро.

Что тебе в руках конфетный рой...
Что тебе закаты над рекой...
Я ведь не достиг вершин, тотально
Разорился, облик не фронтально
Видится теперь при всяком случае.
На слово не веришь - было б лучшее
Время в жизни - с видом на причал
Два часа в начало всех начал.

Приходи ко мне. Пусть завтра будни
Начинаются, и мы должны как трутни
Занимать все должности, летать.
Что ж теперь, всю жизнь луну встречать
Как изгнанник, без ладони на плече,
Без повторных отпечатков на ключе...
Я и так забыл, как волноваться
Перед тем, как станут тени продолжаться

По земле, что значит - ты в пути.
Не хочу прослыть великим. Приходи!
Всенародное признанье не нужно,
Только ты, превосходя и полотно,
Где написана улыбка от молчанья,
Я и шире улыбнусь, чем это зданье,
В коем заключён, как ингородний.
И не стану до последнего свободней.

Приходи ко мне. Я жду так лет
Уж под десять. Может, больше. Свет
Меньше существует из частицы.
Побывал и там где не случится
Более бывать, сменялся возраст,
Мучила то скромность, то и гордость.
Видишь, рифмы все мешаются опять...
Приходи. Всю жизнь готов я ждать.

Если читаешь сейчас эти строки -
Значит, я снова скучал на потоке,
Значит, психологом стану вряд ли,
Значит, с руки снял повязку из марли,
Люба сидела задумчиво справа,
Вокруг по весне расцветала держава,
В сотне шагах велась реконструкция
Старинных рядов обветшалой конструкции.

Я развлекал всех подружек рядом,
Кудрявый меня обзывал то ли гадом,
То ли ещё каким словом обидным,
Проектор работал, но был невидным,
Несчастная девочка с чёрной косой
Грустила, что ныне любима не мной,
Смеялись во весь на галерке где-то
Разделявшие с нами поток факультеты.

Шторы скрывали от глаз пейзажи,
Кто-то всё спорил, границы где наши,
Кто-то писал то, что задано было
Наперёд, чтобы время не зря проходило,
Девяносто минут, как пятнадцать суток,
Как повод смотреть на гирлянды из курток,
Заводить механизм непонятных сплетен,
Обсуждать, почему этот корпус беден.

На столе возлегали тетради стопкой,
Телефон доставался рукой неробкой,
Мошкара, что проснулась, звенела в такт
Рассказу про жизнь и любовный акт,
Тип личности, кризис трёх лет ребёнка,
Пыталась хрипеть на пространство колонка.
Пока не забыты мной строки эти,
Они актуальны, как жизнь на свете.

Девушка зашла в комнату. В комнате появился свет.
Она поставила вазу, в вазе расцвёл букет.
Девушка улыбнулась. Девушка смотрит в окно.
Она ничего не видит - зимой в это время темно.
Девушка ставит доску, достаёт из шкафа утюг,
Берёт телефон, включает громкость на полный звук.
Никто не звонит, не пишет. Девушка гладит рубашку,
Платье, бельё, футболку. Она закончила глажку.
Девушка смотрит на розы, взгляд переводит к часам.
Время такое, что вряд ли быть в этот час звонкам.
Девушка тяжко вздохнула. Стала мести ламинат.
Вышла на миг из комнаты, затем, вернулась назад.
Стала расчёсывать волосы, смотрит в своё отражение.
Вздрогнула. Видно, шорох издали от ветра растения.
Девушка видит книгу. Взяла почитать. Отложила.
С кровати стянула постельное, заново всё застелила.
Девушка стала грустной. В руке телефон сомкнула.
Вдруг, приложила к уху. Нету ответа. Швырнула.
Девушка села за стол, у неё изменились глаза,
Трясутся от всхлипов плечи, с щеки убегает слеза.
Девушка встала со стула, прошлась от стола к коридору.
Вернулась. Сняла с себя платье. Рукой задвинула штору.
Лампа не стала упрямиться - свет исчезает опять.
Девушка легла спать.

I
Не достигал вершин, хотя, считал земляком
Меня любой пологий склон, не говоря
Даже о пропасти. Во всяком
Случае, я был всегда смущён, когда заря,
Обнять пытаясь что на карте ткнул мизинец,
А в жизни ни конца, ни края, разлилась
По хладным скалам. Я душою, как эсминец,
Велик и горд, но телом ниже, чем сплелась

II
Лоза, стремясь к навесу. Так сравнить –
Конечно, ниже небо. Как осадки –
Вообще не различишь, по чём ходить,
Небо в земле, хотя, в природе всё в порядке.
Короче, я теперь температуру
Комфортной жизни поменял. На сорок пятой
Не видной глазу параллели, может, сдуру,
Траву скиталец не оставил быть примятой.

III
Смотрю на шкаф. Хранитель осязаний,
Не более, чем вещь, гоняющая запах
По тёмной комнате, предвестнице прощаний,
Держащей меж побелки в цепких лапах.
Похоже, тихо... Нет, сегодня слов довольно,
Сломался ящик, щель пошла по сапогу.
Россия будет жить и без меня спокойно,
Но я жить без России не смогу.

IV
Я не смогу казаться призрачно-небесным.
Уже всё решено. Печать поставил
На трёх футболках. Если кланяться – отвесным
Поклоном, бив челом, и всем, что не исправил,
Чиня мозаикой блокнот. В общаге звуки
Сирены могут сразу всё разбить,
Я слишком собран, под конец, цепляю брюки,
Так поздно нынче – грех кому звонить.

V
Не знаю, с кем идти гулять, и с кем
Расстаться. Под вопросом дни покоя.
Уже не взять на пляж от солнца крем,
Там всё равно ничто не ждёт, кроме прибоя
Стыдливых волн, боящихся спросить,
Который час уже брожу без дела.
И мне их не с чем к пароходам отпустить.
Не буду ждать. Довольно. Надоело.

VI
Я разрываюсь. Кто придумал право-лево –
Имеет честь внимать мои упрёки.
Привычно жить, когда полы без подогрева,
Мне душу грели с колыбели чьи-то строки.
Смотрю на море, не пойму – ему кончаться
Вообще приходится? Ведь даже мои речи
Границы ставят, чтоб чрез годы продолжаться,
С учётом голоса, какой небезупречен.

VII
Апрельской даты не предвижу расписанье,
Ошибка в том, что без вины я жду расправы
Над благородством, но не зря мои старанья
Предметом стали, чтоб склонились ниже главы.
Не одарён – в коробке подарён,
Ищу себя в приготовлении к застолью.
Как рыба в омуте, но в списке всех имён
Различье обещает сделать болью

VIII
Движенья уст, повадки губ, игру бровями.
Спасибо хоть, привык, что есть народ,
Живущий подле, и вокруг, и меж домами
Его не ветер – взгляд на праведность ведёт.
О, как я рад, что не умел любить,
Точней, любил, но возвращался к были.
Как здорово – пора уж уходить,
И добровольно все на волю отпустили.

IX
Весна, день первый. Горечь, год без счёта.
Про исправление ошибок и молчу.
О, если б встретил я в пути кого-то...
Хочу. Иду на спуск. Ещё раз. Так хочу
Обнять экватор, не считаясь с племенами,
А там, прикосновенье все почуют.
Благая весть – бездонность есть под нами.
Обычные поля не так волнуют.

X
Я жил, как скажут музы, спал, как древний
Народ, пытаясь воссоздать всё в колыбель.
Признаться честно – здесь лишь крыша, двор вечерний,
Ещё, конечно, оттепель, капель.
Но надо жить, и я, съедая тонны
Съедобной пищи, называемой глаголом,
Боюсь, когда с вокзалов прут вагоны,
Дрожу от холода, воображая сколом

XI
Привычный вид действительных штрихов,
Что нанеслись не кистью, а цепочкой
Эпохи просвещений, воин, слов
Таких, что воды стали брезговать и бочкой.
Я говорю «спасибо» даже в случае
Дурных известий, порождённых небылицей.
Я жил во всех частях страны, и это лучшее,
О чём возможно в голове наговориться.

XII
Жестоко взять перо, освоив пропись,
Достаточно обломка стержневого,
Гласить о всём, что видишь рядом, но без
Трагичного конца, как такового.
Хочу домой, хочу сюда из дома,
Хочу к любимой, что не видится перу,
Хочу весны, хочу дождя и грома,
Хочу узнать, не скоро ль... Нет, сотру.

Так много дней... Так мало слов... Прощай, конечно.
Ты знаешь, я же всё равно здесь буду вечно
Бродить в аллеях из рябин, дверей касаться.
А если даже листья в прах, суть продолжаться -

Приоритет бессонных фраз. Не зря лес сгинул,
Не зря безмолвный призрак дня пейзаж покинул.
В камине пламя, в сердце дым, в дверях пороги,
Не то, что я непобедим, но сделал ноги,

Оставив стол, стакан с водой, шкафы с ножами,
На возвращенье - больше лет, чем в Нотр-Даме
Пришлось ждать возвращенья душ. Мой дом обманут
Не языком, но цепью рук, что не отстанут

От предпочтенья быть в тиши, звонить не просто,
Как голос на краю Земли, но стебель роста
Обид, проросших из всех почт по плодородию,
Мол, это не мои слова, что в такт мелодию

Берут, оставшись в красоте. Прощай. В грядущих
Годах увидимся ещё, как два идущих,
Дрожащих тела, даже ног не видно сразу,
Играет лесенкой, в разрыв, ритм, схожий джазу.

____________________

Прощанье создано, не чтоб бывать разлукам,
А ради трезвости ума. Пройдя по мукам,
Метаясь в место, где портрет висит над входом,
Откроется печаль, как дверь с мудрёным входом.

Прощанье - чтобы повзрослеть, ума набраться,
Лететь к песчаным берегам, и там остаться,
Прощанье - это как покой, беззвучный крик во
Весь подкожный слой души, где будет битва

Сердец и нервов, губ с мозгами, если видеть
Не в оболочке, ясно всё - никто не выйдет
Живым оттуда. Так огонь горит в пожаре,
Так жидкость плещется, стремясь назад, в резервуаре.

Не кислород необходим для поддержанья
Нормальной жизни, а, всего, подорожанье
Цены любви и верности. Здесь выбор не решает,
Забытый богом час надежд не окрыляет.

Невзрачный проходимец мест, что Волгой дышат,
Прильнёт к стеклу, и в назидание напишет,
Расправив лёгкие в груди, что нужно верить
Лишь в то, что было позади, а явь - развеять.

____________________

Ты как в степях, ты как в бору, т.е. заметна
Строго в часы особых дат; и худо-бедно
Я пережил семь стадий бед, и четверть века,
Теперь не скромно в холл вхожу, а лишь с разбега.

Шар, как Земля, Земля, как шар, короче, мир
Стал нежен под моей ногой, боясь до дыр
Стереться, с чёботов дрянных; но остановка
Моя равна тому, как с прутьев мчит верёвка,

К которой был привязан груз, без касок главы
Навряд ли сохранят свой вид; в ногах суставы
Прикажут долго жить вообще, короче - ход
Мой предназначен не с лесцой, но лишь вперёд.

Отчасти, я настолько слаб, что небу кинуть
Известный жест, и лечь в кровать, равно придвинуть
Конец кончины всех проблем. Гораздо проще
Прозваться в эхом, подобясь тому, что в роще.

Бояться - значит проиграть, все силы сбросить,
Как будто кто-то здесь ещё меня попросит
Запомнить все твои черты, чтоб грелся извне.
Вернусь? Вернусь! К тебе, конечно. В другой жизни...

Нет, не стану портретом
На фасаде ночном,
Буду счастлив, как летом,
Когда выдворил гром
Из распахнутых улиц
В молчаливую быль,
Там, где ветры задули
Умиравший фитиль.

Мне бы сотни лет жизни,
Не живущим, живым,
Я бы стал на отчизне
И пейзажем ночным,
И осенней листвою
Под холодным дождём.
Помню, был я с другою,
Тот же вид, водоём,

А теперь вечный странник
По невзрачным краям,
Неизвестный посланник,
Не припадший к ногам.
Костромские проулки
Всё равно сохранят
И следы от прогулки,
И стихи, что сгорят...

Архитектура жаждет света,
От русской лирики - сонета,
От зимнего забвенья - лета,
Молчит, в истории забывшись.
Давно к ней не вязались очи,
Тем более, когда средь ночи,
По лужам, вместо звёзд, рабочий,
Шёл, похмелившись.

Никто не целовался в парке,
Газон примяли иномарки,
И если окна были ярки -
В тот год на лампочки был спрос.
Седая туча хмурит бровь,
И что-то нежное здесь вновь,
Как снег, как к родине любовь,
Летит за мост.

Давно ль рука марала парты,
Мозг охмурён был битвой в карты,
Встав на полоску в роли старта,
Казался финиш досягаем...
И кто бы знал, что в двадцать пятом,
Когда душа размером с атом,
Двор станет вечером крыть матом,
С собачьим лаем.

За поворотом, на пригорке,
Тех планов, что не вскрыл бы Зорге,
Зубрится текст от корки к корке,
Насчёт продленья выходного.
Ещё река не мутит воду,
Ещё я не открыт народу,
Пути, в немилую погоду,
Всё нет иного.

Жить слишком просто в этом граде -
Коль не с кем говорить, то ради
Такого случая, тетради
Хватают с полок сотни пальцев.
По пиджакам нельзя вглядеться,
Кто просто любит приодеться,
А кто скрывает, как под сердцем,
Тоску страдальца...

1
Мадемуазель, готовьтесь слушать мой рассказ,
Я буду говорить с особой страстью, раз
Мы в большей степени Европа, а не Азия,
И вы мне всё-таки не просто друг, но пассия,
Я положил уже не тень с руки, а глаз.
Который год (второй всего лишь), как остался
В провинциальной суете. Я волновался,
Следя за тем, как мы становимся близки,
Тупая боль не раз хваталась за виски,
Но становилась меньше явной, чем обычной,
А далее (прошу прощенья, к неприличной
Прибегну теме) возбужденье, симметричной
Полоской света став от головы до пят,
Желает выгнать боль. Поступок свят.

2
Вы, кажется, не пьёте? Будьте здравы.
Бокал не вам - стол привирает, что не пуст.
Что вы читаете? Рассказ? Любовь и куст
Сирени? Книги лист страшней отравы,
Когда вы держите её для глаз отвода.
Смотрите в окна - март, капель, труба завода,
Уж я то ладно, не объект для впечатлений,
Так не побрезгуйте пейзажем. Что там... Как же...
Я говорил, что стала ночь страшнее сажи,
(Хотя, и так не отличалась белизной), когда сомнений
Не оставалось, что вы приняли с насмешкой
Поток моих речей, с ненужной спешкой
Успели сделать так, чтоб я на вечер
Не оставлял попыток съездить к вам, в Заречье.

3
Вы скажете - я не серьёзен. Жизнь студента -
Прямое продолженье детства. Если энто
Оправдывает все гулянья ночью на
Другой этаж, то мы сошлись во мненье. Допоздна
Я жил в попытке стать знакомым всем на свете,
Успел назваться понятым, свой паспорт двигал
К столу, что страшен даже с виду. Вместо игр.
Признаться, всё трудней, чем ставить акт в балете,
Что делаем сейчас. На сцене вы бывали?
О чём же я... Ведь вы аншлаг сбирали,
Ну, ради скромности, не вы, а ваша труппа,
Такой был свет, а ферму не включали,
Хотя прикрытье было в облике тулупа,
Но без него играть дворянку стало б глупо.

4
Я не жалею, не зову, насчёт тех слёз же...
А впрочем, к этой теме выйдем позже.
Вообще, чёрт с ней. Сказал бы хлеще,
Но в обществе приличной дамы расширяю
Запас словарный. Иль сужаю... Нет, не знаю.
Держать внимания не стоит к этой вещи.
Короче говоря - балет... Да нет, не он уж,
То, что мы ставим - от искусства лишь детёныш.
Играю плохо. Извините, не актёр, но
Когда похвалите - приму за честь покорно.
Но не похвалите. И вашего участья
Не приходилось наблюдать там по несчастью.
Мадам, куда вы? Я наскучил? Как же чаю?
Вы извините, я и сам порой скучаю.

5
Итак, отныне вы объект моей обильной
Любви, и не сказать, что это плохо.
Умеренный стук сердца не вредит. А сильный
Закончится от носового вздоха.
Вы знаете, в районе вашем гость я редкий,
Но как иду, то взор бросаю меткий,
Я и без карт, без памяти пройдоха,
Касаемо успеха. И, однако,
Забрались далеко. Но новостройка всяка
Взгляд не обманет, и из тысячи узнав
Ваш дом, я буду ночь стоять у окон,
Пока пойму (узнать бы в чём), но прав,
Пока с балкона не падёт знакомый локон.
Нужна салфетка вам? Секунду, я стремглав.

6
Скажите, Муза (назову вас так, и впредь,
Упав к ногам, стану поэзией радеть,
Но это после), есть ли в городе аллеи,
Где после чаепитья нам... скорее
Мне выплывет возможность скрасить радость?
Чай, не проталины сломают ощущенье
Улыбки, так не разделённой с настроеньем,
Какого требует страдальческая младость.
Секунду. Позвонили. Сбросить надо.
О чём я говорил? Ах, да - средь сада...
Нет, не о том. Мадемуазель, бледны вы.
Не дурно ль стало? Впрочем, что я - это этнос,
Не то, что там, в родном краю, где нынче нет нас,
Я не тоскую больше, хоть места красивы.

7
Мадемуазель, когда вы станете моей
Женой, иль не женой... Но кем-то в этом роде,
Я буду с вами говорить не о погоде,
Хоть и сейчас не беспокоимся о ней,
Но о высоком. Мои мысли долго бродят
Меж вашей красотой и тем, что стыдно молвить,
С учётом, что нередко происходят
Серьёзные дела, но не спешу напомнить.
Не уж-то вас такие мелочи заводят?
Слепой мой шаг не отгородит от событий,
Таких, что не случались в пятом корпусе,
И пусть в моём распутстве убеждён, но кто тут все,
Кто захотели власть прибавить от открытий...
Хоть вы меня за это не вините!

8
Я танцевал, крушил столы под музыку эстрады,
Вскрывал автомобиль, не понимая как за руль,
Оставив мусор, лишь мечтал, что автострады
Меня подхватят вслед за ним, деля на нуль
Воображаемые ласки. Так прибился
К прекрасному в былое время городку.
Не думайте, что лень не пресеку,
Открою дело жизни. Зря что ль вжился
В роль раненого, при смерти бойца,
Одетого в обличье мертвеца.
Сказать по правде, если б нынче не стремился
Достать рукой вас - это было б не в игре,
Пускай считаю, что жить надобно в добре,
Желательно, средь стен, а не в шатре.

9
Вы утомились? Очи, знаете ль, не лживы,
Даже когда свисают пряди буйной гривы,
Иль пробует крыло сокрыть всё взмахом,
А человек так и тем боле очевиден.
Как бы не стал ваш гордый тон слегка обиден,
Останусь маленьким, наедине со страхом.
Прекрасны поведенья ваших ручек,
Будь я теперь не так зависим от получек,
Расцеловал бы их кольцом о бриллиантах,
Сложились песни о губах бы - оккупантах
Любой частицы кожи. Факт ведь жив,
Что я горяч от климатических нюансов,
Не то, что южным говором криклив,
Но голос мой не оставлял доселе шансов.

10
К чему скрывать. Пускай влюблён в вас, как Орфей,
Но оказавшись в царствии теней,
Ошибку б допускал раз сотню, оглянувшись,
Причина - взглядом вас едва коснувшись,
Отклеить не могу, и с мясом отдираю.
Вы беспокоитесь? Извольте, исправляю
Неловкость паузы, дав слово вам сказать.
Молчанье. Я устал сегодня врать,
Т.к. любое слово не сравнится
С тем, что на самом деле в сердце шевелится.
Я буду помнить вас, о Муза, хоть убейте,
А не убьёте, так бокал об стол разбейте.
Который час? Но неужели поздно ныне?
Оборван меньше, чем на первой половине.

Мысль живёт о туманах в горах горбатых,
О том, кем мы стали в годах двадцатых,
Какие события были сенсацией,
Сколько дорог пыль дышала акацией
До майских дождей; чьи мечты терпят бедственность,
Почему поголовно теряли все девственность,
Как случилось, что дым виден был и в Казани,
Отчего зимой жар был не только лишь в бане.
Размышляя о прошлом, не вижу грядущего,
Делаю вид, что достал всемогущего,
И вновь опустился, чернея в гудроне,
Стал для театра штрихом к колонне.
В круг воды шли слова меж Камчаткой и Лимой,
Я жил в пустоте без свиданий с любимой.
Теперь временами смотрю, как дебри
Стали местом, где больше не травят вепря,
Но можно пожить, погулять сначала
Средь осин, где Любовь меня взглядом встречала,
Не зная, откуда я, чейный отпрыск,
Мнущий в пальцах картон - к турникетам пропуск,
Играющий роли в лесном наряде,
Вечно строчащий заметки в тетраде.
Разноцветный палас чрез два дня стал чёрным,
Как зашёл в этот дом, и, с портретом никчёмным
Подвигал сервиз, чтоб поближе к носу,
Слушал шум Москвы - гимн великороссу.
Предоставлен март к выходным счастливым,
Чтоб родился я в сотый раз красивым,
Как рождался до допотопных строчек,
Был повыше в рост, пил вино из бочек,
Нагружал телеги мешками с хлебом,
Пел для Муз романсы в дуэте с Фебом.
Я такой же радостный, но эпоха
Говорит о том, что живу я плохо,
По сравненью с тем, что в преданьях пелось,
С тем, что было до, как Она разделась,
Как слетелись птицы, почуяв зёрна,
Как из нежных слов вырос мат отборно.
Закрываю дверь. Тех, кто стал мне ближе,
Я уверен, что завтра опять увижу.